Музыку, как и веру, невозможно просчитать

Однажды в аэропорту Германии со знаменитым скрипачом Дмитрием Коганом произошел забавный случай. Он прилетел, чтобы дать концерт «Пять великих скрипок», где он поочередно играет на инструментах Страдивари, Гварнери, Гваданини, Амати и Вильом. Эти всемирно известные скрипки лежали в двух чемоданах ручной клади, их нужно было пронести через таможню.

Офицер на границе подозрительно посмотрел на чемоданы и попросил их открыть. Увидев содержимое, таможенник по достоинству его оценил: он начал задавать вопросы, один за другим… Дмитрий понял, что дело идет к аресту: в нем увидели контрабандиста, провозящего антиквариат. Объяснить, что все не так, он пытался, но не вышло. И тогда он прибег к последнему аргументу – взял одну из скрипок и прямо там, в терминале, начал играть.
Строгий офицер таможни на несколько минут оставил подозреваемого и удалился в глубь аэропорта. Дмитрий подумал, что тот пошел за наручниками. Вскоре офицер вернулся, но не один. С ним были другие строгие офицеры, и их было много – коллега рассказал им о виртуозном скрипаче, и они прибежали, чтобы успеть его услышать.
…Разумеется, когда они пришли, зрителей было уже много – все пассажиры, прошедшие паспортный контроль, стояли и слушали Дмитрия и его скрипку…
***
Он ушел из жизни в 38 лет, 7 октября 40 дней как это случилось.
Дмитрий покорил лучшие сцены мира, давал концерты в самых экстремальных условиях – на Северном полюсе, например, или на борту подлодки. Но его уникальность не только в этом. Огромное сердце – это не меньший талант, чем музыкальное дарование. Он был глубоким христианином, и не только в рассуждениях, но и в поступках.
…Меньше года назад, в эфире на радио «Вера» мы спросили Дмитрия, как можно столько работать? Он ведь был целиком погружен в музыку, концерты и репетиции занимали огромную часть его жизни, но даже за рамками этого сумасшедшего графика он из музыки как будто не выходил, все время что-то искал в ней и в себе, открывал, чувствовал – он и людей, похоже, чувствовал через какую-то музыкальную стихию. И все бы хорошо, но ведь это колоссальное напряжение…
– Знаете, — ответил он, — я не обращаю на это внимания. Ну подумаешь, проживу на несколько лет меньше. По-другому я просто не могу – пытался, но не получается. Паганини говорил: надо сильно чувствовать, чтобы через тебя чувствовали другие. Для исполнителя это нормальное состояние. Мне хочется, чтобы люди, слушая музыку, становились через нее чище, лучше. Это и есть самое главное.
В этом тексте собрано несколько фрагментов из разговора с Дмитрием и тогда, на радио, и впоследствии. Он не жалел времени на общение – разговаривал так, будто его не ждали репетиция, ноты, скрипки или что-то еще.

Мальчик из музыкальной семьи

Конечно, семья очень повлияла на меня в плане традиций. У меня есть ноты с пометками деда (выдающийся скрипач Леонид Коган). Я вырос на его записях. Мне о нем много рассказывала бабушка, ведь я его почти не застал, мне было четыре года, когда он умер. В этом смысле влияние семьи было большое.
Но была и обратная сторона – меня с детства рассматривали как под лупой. И то, что легко прощалось другим, никогда не прощалось мне. Почему-то всех моих сверстников в музыкальной школе сравнивали друг с другом, а меня сравнивали с моим дедом. На экзаменах было непросто. Но в итоге я, наверное, благодарен за такое отношение ко мне. Оно позволило развить критический взгляд на себя. А это дает возможность все время быть в поиске и улучшаться. Для меня это главное. Потому что если артист доволен собой и считает, что у него все отлично и ему уже нечего искать, значит, он закончился как артист. Его уже нет. И тогда неминуемо следует деградация и падение. Это почти как в духовной жизни. В отношениях с Богом ты ведь тоже стараешься двигаться Ему навстречу, то есть вверх. И если остановиться – то… сам не замечаешь, как начинаешь падать.

Один на один

Я думаю, в мире музыки вообще много сходного с духовной жизнью. Музыка так же субъективна, как и вера, ее невозможно просчитать. Это не математика и не футбол. Конечно, есть чисто технические моменты… Но что касается глубинного измерения – тут у каждого музыканта свой путь и свой поиск. Это такой же интимный мир, как и вера. Ведь с Богом у каждого свои, очень личные отношения.
Человек в конечном счете все равно остается с Богом один на один. Сколько бы людей ни помогало тебе на этом пути, каким бы прекрасным ни был твой духовник, но когда ты стоишь на исповеди, то никакой, даже самый мудрый пастырь, не сможет за тебя этот путь пройти. Он может направить, подсказать, может прочитать разрешительную молитву – но если ты сам не осознаешь всего до конца и внутри не будет настоящего покаяния, то все, в чем ты каешься на словах, так и останется при тебе, никакой перемены не произойдет. И вся ответственность за это – на тебе самом. Ведь это же твои отношения с Богом… Это не только ответственность, но и большая радость – ведь с Его помощью можно что-то в своей жизни изменить к лучшему.

Аэропорт, самолет, концертный зал, пустота

Мне хорошо знакомо состояние кризиса – я несколько раз в жизни через него проходил и проходил тяжело. Самый серьезный кризис, наверное, случился, когда мне было 30 лет. К тому моменту, как про меня тогда говорили, я уже исполнил почти все лучшие произведения для скрипки, почти на всех лучших инструментах и почти во всех лучших залах мира. И тогда очень остро стал вопрос: а что дальше? Вот пройдет еще год, два, три, пять – все так же и будет? Аэропорт, самолет, концертный зал… А зачем? Я почувствовал пустоту.
…Наверное, в тот момент я действительно понял, что моя цель – не в том, чтобы доказать очередному музыкальному критику, что я могу прыгнуть еще выше: сыграл на пяти скрипках, а теперь могу на семи, а потом на девяти, и могу сыграть еще в два раза больше. Моя цель не в этом – она в том, чтобы приводить людей в концертные залы и стараться сделать так, чтобы в их жизни стало больше радости и света.
А потом я понял еще, что надо стараться как можно больше отдавать. Не на себя работать, а отдавать. Если я могу кому-то помочь – ребенку, начинающему музыканту, вообще любому человеку – надо это делать, пока есть время и силы. Только не надо это афишировать, так мне кажется. Чтобы твое имя нигде в связи с этим не звучало.

Распознать присутствие Бога…

По сути любое творчество – оно изначально от Бога. Но можно потерять в творчестве благодать, потерять Самого Бога – и это очень страшно для художника. Художник становится пуст, ему нечего сказать людям. А если ему нечего сказать, то его творчество не имеет никакой ценности и силы. Художник – в каком-то смысле проводник между Богом и людьми. Если это не так, то его труд теряет смысл. Я очень остро это осознал.
А еще… С годами я понял, что самое главное в жизни – это люди, общение. Не в том смысле, что вы встречаетесь и делаете какой-то совместный проект – это прекрасно, но это не главное. Гораздо важнее попытаться увидеть человека, пока он рядом, вглядеться в него, понять его. Вообще, я думаю, надо внимательно следить, кого Господь посылает в нашу жизнь. Люди не приходят к нам случайно. Кого-то мы отсекаем – понимаем, что, условно говоря, «не мое». Но нередко к нам приходят очень важные для нас люди, через которых мы начинаем глубже понимать и себя самих, и вообще всё. Это, конечно, непросто бывает – вглядеться в такого человека, понять, зачем он тебе дан. Но отвечая на этот вопрос, учишься вглядываться в жизнь и распознавать в ней присутствие Бога. Да, на это много сил может уйти. Говорят, что это сродни духовному труду.
Но ведь жизнь – это вообще сплошной духовный труд, разве нет?