Соловецкие истории
Три рассказа, которые вы сейчас прочитаете, — это не столько научно-популярный, сколько художественный текст, предназначенный для совместного чтения детей и родителей ко дню памяти Собора Соловецких святых 22 августа.
Надеюсь, что у читателей (как юных, так и не очень) в итоге возникнет интерес к жизни Соловецкого монастыря, что они захотят прочитать о нем больше, а еще лучше — посетить его.
Но те упрямо делали свое дело — двигали суденышко по Студеному морю к дальнему собранию островов. Ведь на тех чудесных островах — сущий рай земной! Там тишь, безлюдье, красота и покой…
Один из гребцов работал веслами, второй молился Богу о спасении от гибели в пучине вод. Затем они менялись местами.
На третий день утих ветер, и тучи разошлись, и солнце показалось. На море лег густой туман. Едва разглядели гребцы за белою его материей землю в отдалении. А разглядев, с удвоенной силой взялись за весла.
Невысокими соснами и елями порос Большой Соловецкий остров. Ни единого дымка над деревьями, ибо нет на островах ни села, ни деревни, ни даже избы одинокой. Близ берега из волн высовывают головы многочисленные валуны. Десятки, сотни валунов! С круглыми серыми лысинами, с острыми плечами, великие — настоящие скалы! — и малые, точно окаменевшие медведи…
Вышли гребцы на берег, отерли пот.
Непуганые птицы бесстрашно расхаживают у самых ног пришельцев.
Младший, с грубыми чертами лица, с обветренною кожей, мощными руками, задубевшими от обилия тяжелой работы, с робостью обратился к старшему:
— По сердцу ли тебе дебрь соловецкая?
Тот, немолодой уже человек, седобородый, сухонький и невысокий, ответствовал:
— Во истину дебрь сия благоуханна!
Пали оба на колени и благодарили Бога за спасение. Затем вынули из лодки невеликий скарб: сухари, да лук, да одежку, да обутку, да рыболовную снасть, да соли чуть-чуть. Младший взял топор и обратился к старшему:
— Выбирай место, брат Савватий! Келейку себе срубим.
Но Савватий, умудренный инок из Валаамской обители, запретил ему:
— Нет, Герман. Прежде крест сладим. Прямо у того места, где лодка наша на берег вышла.
И застучали топоры. И полетели стружки. И встал крест над прибрежными валунами.
Герман, силач из города Тотьмы, уже посещал Соловки с лодьями рыбаков. Он отвел Савватия к месту, где стояла гора и в озерке была особенно чистая вода. Герман срубил малую келейку. А пока работал, спутник его неустанно читал ему вслух Псалтырь.
Здесь, в этой келейке, годами предавались Савватий с Германом подвигам пустынничества. Молились, читали богословские книги, дни и месяцы проводили в безмолвии. Опытный Савватий учил науке монашества некнижного Германа, который даже читать не умел.
Как хорошо монаху на Соловках! На десятки верст — море кругом. Ни жилья человеческого, ни шума, ни толп, ни соблазнов, происходящих от неспокойной жизни. Один лишь ветер играет верхушками деревьев, да море рокочет в отдалении.
Тут не растет хлеб. Зато можно ловить рыбу, искать коренья и ягоды, вволю набирать грибов, вываривать соль. А если потребуется мука, то можно на лодочке отправиться к Большой земле и там выменять ее на соль.
О ЗосимеВсего несколько месяцев в году море вокруг Соловков чисто ото льда. В иное время оно наполняется плавучими льдинами. И только отчаянно смелые люди могут пройти зимний путь до берега, то пользуясь лодкой, то взбираясь на льды и двигаясь по белой глади на санях.
Рыбаки и охотники на морского зверя лишь ненадолго заходят в бухточки Соловецких островов. Языческие племена оставили тут древние свои сооружения — лабиринты… Но не пытались они основаться на Соловках для постоянного жительства. Уж больно скудна тут жизнь!
А для монаха — в самый раз! Монах ищет скудости. Не нужно ему ни дорогих яств, ни вина, ни дорогой одежды, ни богатых палат. Есть избенка, есть сухарик, есть рыбка вяленая, есть молитвенник под руками — так чего ж еще искать монаху? Холодно тут? Очень хорошо! Не для того, чтобы греть бока, прибыл сюда монах.
Больше пятидесяти лет прожил инок Герман на Соловках. Через год после того, как скончался Савватий, на смену ему пришел другой насельник — Зосима. Этот был молод, происходил из Новгородской земли, где жил близ Онежского озера. Герман встретил его, когда плавал на Большую землю. Зосима, услышав о чудесных островах, о покое, об озерах, наполненных рыбой, пожелал отправиться в те далекие места. Герман сделался его учителем.
Нравом Зосима отличался от Германа и Савватия. Те жаждали быть пустынниками и ни о чем другом не помышляли. Зосима же, увидев, как хорошо приспособлены Соловки для иноческого житья, разгорелся желанием привести сюда больше монахов. Он хотел устроить настоящую большую обитель вместо малой келейки.
Инок на Соловках всегда трудился много: то как плотник, то как рыболов, то как дровосек. Скоро он привыкал к обилию тяжелой работы и переставал тяготиться ею. Герман с Зосимою своими руками, в два топора, поставили несколько келий и обнесли их забором. Потом Герман отправился на материк и там задержался. Зосима же в его отсутствие сам срубил бревенчатую церковку, а потом пристроил к ней трапезную. Так и жил, ожидая учителя своего: один в пустом монастыре, ждавшем иноков.
Герман доставил на острова рыбака с сетями. Ловить рыбу стало легче. А потом рыбак решил остаться тут и сделаться монахом; имя его — Марк. После появления этого насельника обитель стала быстро пополняться новыми людьми. Поселились они в кельях, ранее пустовавших.
Одна беда: как только присылал архиепископ Новгородский настоятеля на Соловки, так прибывший ужасался тамошней скудости. Холодно на островах, голодно, хлеба иной раз месяцами не бывает на столе трапезном! Не всякий монах выдержит такое житье. Лишь настоящий, неподдельный монах будет ему рад. Он-то во всем готов себя ограничить ради Бога. Чем хуже приходится его телу, тем лучше — душе… Сбегали настоятели с Соловков. Не выдерживали.
Собралась братия и решила: «Надо избрать во игумены кого-то из своих. Мы-то ко всему привычные, нам-то тяготы — в радость». Кого же избрать? Герман умом прост, не книжен. Чтят его братья-монахи, но в настоятели он не годится. Потому настоятелем сделался Зосима.
Когда владыка Новгородский утвердил его на игуменстве, горожане собрались с дарами. По Новгороду пошел добрый слух о монастыре, живущем очень бедно и очень праведно. Тамошние иноки оставили всякое удобство, живут, как звери дикие в чащобе, на краю мира, посреди холодного моря. Как не помочь им? Добрые люди принесли Зосиме денег, одежды, пищи.
Долго правил Зосима обителью, и при нем процветала она.
Назвался он пастухом Федором. Многие подтверждали: верно, жил Федор близ Онежского озера, пас там скотину у крестьянина Сидора Субботы. Но ладони его покрыты были мозолями от упражнений с саблей и луком. Ходил он неуклюже, растопырив ноги, словно держал между ними бочонок. Так ходят не пастухи, а опытные конники. В речи его, по внешней видимости простой, слышались книжные слова. На расспросы о семье Федор отмалчивался.
На первых порах никто и не расспрашивал его. Не до того было братии. Недавно Бог послал инокам великое испытание: большой пожар уничтожил все деревянные строения! Пеплом и головешками «украсилось» место, где прежде стояли храм и кельи. Монахи вырыли себе землянки, медленно восстанавливали хозяйство и скорбели о прошлых временах. Жизнь соловецкая, и без того трудная, сделалась почти невыносимой.
Но молчуну здесь понравилось. Он был из редкой породы истинных монахов и лишений вовсе не страшился. Федор долго ходил в послушниках, а потом постригся во иноки, приняв новое имя — Филипп. Работал, не покладая рук, в пекарне, таскал воду, тягал дрова, топил печи. Словом, не гнушался самых тяжелых работ. Филипп чисто и красиво выводил молитвенные песнопения, жил тихо и праведно. Братия любила его. Но он жаждал большего покоя. Ему, как и Герману, зачинателю соловецкого монашества, нравилось пустынничать. Однажды он покинул монастырь, поселился поодаль от него и стал молиться в малой келейке, при полном безлюдии. Вместо подушки Филипп клал себе под голову камень.
Несколько лет пустынничал Филипп. Затем вернулся он в обитель и скоро сделался помощником старенького игумена Алексия. Тот желал отойти от дел по ветхости лет своих. Алексий со всею братией принялся просить Филиппа, чтобы он взял на себя игуменство. Тот долго отказывался. Потом его все же умолили сделаться настоятелем. Но вскоре Филипп вновь ушел из монастыря и стал, как прежде, пустынничать…
Не хотел он власти над людьми, а хотел тишины для своей души.
Лишь на смертном одре Алексий уговорил Филиппа вновь принять бразды правления монастырем. И лишь тогда открылась тайна Филиппа.
Он происходил из богатого боярского семейства Колычёвых. Его родичи сидели у государей московских в Думе и водили полки на неприятеля. Филипп же избрал монашеский путь против семейного обычая. С детства он одевался в богатые наряды, ездил на дорогих конях, кушал за столом, ломившимся от яств. А потом, по зову Бога, совершенно переменил свою жизнь.
Сделавшись игуменом на Соловках, Филипп не перестал быть молитвенником, но по хозяйству развернулся как большой боярин.
Он затеял великое строительство. При нем на Соловках появляются две больших каменных церкви — Успенская и Спасо-Преображенская. Рядом с ними поднимается каменная трапезная палата, новые мельницы. Обитель обретает новую удобную гавань и гостиницу. По всему Большому Соловецкому острову мостят дороги.
Десятки озер соловецких в ту пору были соединены каналами. Монастырские каналы, много раз обновленные и перестроенные, сохранились до сих пор. И ныне по тихой воде, меж низких берегов, на лодочке, можно пройти долгий путь, каким пользовался четыреста пятьдесят лет назад игумен Филипп…
Филипп строго следил за тем, чтобы братия не отставала от трудов, молилась, пребывала во взаимной любви. Никогда он не хотел быть наставником монахов. Ему больше нравилось жить в молчании и одиночестве. Но, став игуменом, Филипп устроил «общежитие» иноков так, что со всей Руси люди стекались на Соловки. Все они желали войти в тамошнюю братию.
Явившись в обитель бедствующую, обезлюдевшую, пламенем обезображенную, Филипп оставил после себя благоустроенный монастырь, самый крупный на Русском Севере. При начале игуменства Филипп управлял сотней иноков. Был настоятелем двадцать лет. Ушел с Соловков, оставив там двести монахов…
Филипп мечтал окончить дни свои на Соловках. Построить еще один храм. Поставить мощную стену вокруг монастыря — на море пошаливали шведы. Но всё это сделали за него преемники.
Однажды к настоятелю соловецкому явился посланник из Москвы: «Тебя желает видеть царь Иван Васильевич!»
Простившись с братией, Филипп отправился к столице. Там, на Церковном Соборе, его возвели в сан митрополита Московского. Беглый сын большого вельможи, нищий пастушок на Онеге, бедный инок и великий пастырь монашеский возглавил Русскую Церковь.
Филиппу приходилось тяжело. Он столкнулся с жестокосердием самого государя — Ивана Грозного!
Но трудная монашеская выучка помогла Филиппу. Он не побоялся прилюдно обличить царя. Не должен глава Церкви молчать, когда первый человек во всей державе ведет себя не по-христиански! Филиппа лишили власти, мучили в тюремном заключении, погубили его родичей и близких людей. Но и тогда он не дал благословения на кровопролитие и злодейство. В конце концов, царский слуга убил его.
Минул век. И вот другой царь признал: прав был Филипп, смерть он принял как истинный праведник.
А на Соловках по сей день стоят прекрасные храмы и палаты, построенные при игумене Филиппе. Они радуют глаз и веселят душу всякому, кто на них посмотрит.
Надеюсь, что у читателей (как юных, так и не очень) в итоге возникнет интерес к жизни Соловецкого монастыря, что они захотят прочитать о нем больше, а еще лучше — посетить его.
Про Германа и Савватия
Маленькая лодочка шла по бушующему морю. Высокие водяные валы играли скорлупкой, то вздымая ее над бездной моря, то низвергая в долины меж двумя волнами. Ветер в клочья разорвал парус. Тучи бежали по серому, похожему на олово небу. Черные стены воды крутили и вертели лодочкой, как хотели. Кипящая белая пена клочьями обрушивались на двух гребцов.Но те упрямо делали свое дело — двигали суденышко по Студеному морю к дальнему собранию островов. Ведь на тех чудесных островах — сущий рай земной! Там тишь, безлюдье, красота и покой…
Один из гребцов работал веслами, второй молился Богу о спасении от гибели в пучине вод. Затем они менялись местами.
На третий день утих ветер, и тучи разошлись, и солнце показалось. На море лег густой туман. Едва разглядели гребцы за белою его материей землю в отдалении. А разглядев, с удвоенной силой взялись за весла.
Невысокими соснами и елями порос Большой Соловецкий остров. Ни единого дымка над деревьями, ибо нет на островах ни села, ни деревни, ни даже избы одинокой. Близ берега из волн высовывают головы многочисленные валуны. Десятки, сотни валунов! С круглыми серыми лысинами, с острыми плечами, великие — настоящие скалы! — и малые, точно окаменевшие медведи…
Вышли гребцы на берег, отерли пот.
Непуганые птицы бесстрашно расхаживают у самых ног пришельцев.
Младший, с грубыми чертами лица, с обветренною кожей, мощными руками, задубевшими от обилия тяжелой работы, с робостью обратился к старшему:
— По сердцу ли тебе дебрь соловецкая?
Тот, немолодой уже человек, седобородый, сухонький и невысокий, ответствовал:
— Во истину дебрь сия благоуханна!
Пали оба на колени и благодарили Бога за спасение. Затем вынули из лодки невеликий скарб: сухари, да лук, да одежку, да обутку, да рыболовную снасть, да соли чуть-чуть. Младший взял топор и обратился к старшему:
— Выбирай место, брат Савватий! Келейку себе срубим.
Но Савватий, умудренный инок из Валаамской обители, запретил ему:
— Нет, Герман. Прежде крест сладим. Прямо у того места, где лодка наша на берег вышла.
И застучали топоры. И полетели стружки. И встал крест над прибрежными валунами.
Герман, силач из города Тотьмы, уже посещал Соловки с лодьями рыбаков. Он отвел Савватия к месту, где стояла гора и в озерке была особенно чистая вода. Герман срубил малую келейку. А пока работал, спутник его неустанно читал ему вслух Псалтырь.
Здесь, в этой келейке, годами предавались Савватий с Германом подвигам пустынничества. Молились, читали богословские книги, дни и месяцы проводили в безмолвии. Опытный Савватий учил науке монашества некнижного Германа, который даже читать не умел.
Как хорошо монаху на Соловках! На десятки верст — море кругом. Ни жилья человеческого, ни шума, ни толп, ни соблазнов, происходящих от неспокойной жизни. Один лишь ветер играет верхушками деревьев, да море рокочет в отдалении.
Тут не растет хлеб. Зато можно ловить рыбу, искать коренья и ягоды, вволю набирать грибов, вываривать соль. А если потребуется мука, то можно на лодочке отправиться к Большой земле и там выменять ее на соль.
О ЗосимеВсего несколько месяцев в году море вокруг Соловков чисто ото льда. В иное время оно наполняется плавучими льдинами. И только отчаянно смелые люди могут пройти зимний путь до берега, то пользуясь лодкой, то взбираясь на льды и двигаясь по белой глади на санях.
Рыбаки и охотники на морского зверя лишь ненадолго заходят в бухточки Соловецких островов. Языческие племена оставили тут древние свои сооружения — лабиринты… Но не пытались они основаться на Соловках для постоянного жительства. Уж больно скудна тут жизнь!
А для монаха — в самый раз! Монах ищет скудости. Не нужно ему ни дорогих яств, ни вина, ни дорогой одежды, ни богатых палат. Есть избенка, есть сухарик, есть рыбка вяленая, есть молитвенник под руками — так чего ж еще искать монаху? Холодно тут? Очень хорошо! Не для того, чтобы греть бока, прибыл сюда монах.
Больше пятидесяти лет прожил инок Герман на Соловках. Через год после того, как скончался Савватий, на смену ему пришел другой насельник — Зосима. Этот был молод, происходил из Новгородской земли, где жил близ Онежского озера. Герман встретил его, когда плавал на Большую землю. Зосима, услышав о чудесных островах, о покое, об озерах, наполненных рыбой, пожелал отправиться в те далекие места. Герман сделался его учителем.
Нравом Зосима отличался от Германа и Савватия. Те жаждали быть пустынниками и ни о чем другом не помышляли. Зосима же, увидев, как хорошо приспособлены Соловки для иноческого житья, разгорелся желанием привести сюда больше монахов. Он хотел устроить настоящую большую обитель вместо малой келейки.
Инок на Соловках всегда трудился много: то как плотник, то как рыболов, то как дровосек. Скоро он привыкал к обилию тяжелой работы и переставал тяготиться ею. Герман с Зосимою своими руками, в два топора, поставили несколько келий и обнесли их забором. Потом Герман отправился на материк и там задержался. Зосима же в его отсутствие сам срубил бревенчатую церковку, а потом пристроил к ней трапезную. Так и жил, ожидая учителя своего: один в пустом монастыре, ждавшем иноков.
Герман доставил на острова рыбака с сетями. Ловить рыбу стало легче. А потом рыбак решил остаться тут и сделаться монахом; имя его — Марк. После появления этого насельника обитель стала быстро пополняться новыми людьми. Поселились они в кельях, ранее пустовавших.
Одна беда: как только присылал архиепископ Новгородский настоятеля на Соловки, так прибывший ужасался тамошней скудости. Холодно на островах, голодно, хлеба иной раз месяцами не бывает на столе трапезном! Не всякий монах выдержит такое житье. Лишь настоящий, неподдельный монах будет ему рад. Он-то во всем готов себя ограничить ради Бога. Чем хуже приходится его телу, тем лучше — душе… Сбегали настоятели с Соловков. Не выдерживали.
Собралась братия и решила: «Надо избрать во игумены кого-то из своих. Мы-то ко всему привычные, нам-то тяготы — в радость». Кого же избрать? Герман умом прост, не книжен. Чтят его братья-монахи, но в настоятели он не годится. Потому настоятелем сделался Зосима.
Когда владыка Новгородский утвердил его на игуменстве, горожане собрались с дарами. По Новгороду пошел добрый слух о монастыре, живущем очень бедно и очень праведно. Тамошние иноки оставили всякое удобство, живут, как звери дикие в чащобе, на краю мира, посреди холодного моря. Как не помочь им? Добрые люди принесли Зосиме денег, одежды, пищи.
Долго правил Зосима обителью, и при нем процветала она.
О Филиппе
Однажды на рыбацком судне приплыл к Соловецкому монастырю странный человек.Назвался он пастухом Федором. Многие подтверждали: верно, жил Федор близ Онежского озера, пас там скотину у крестьянина Сидора Субботы. Но ладони его покрыты были мозолями от упражнений с саблей и луком. Ходил он неуклюже, растопырив ноги, словно держал между ними бочонок. Так ходят не пастухи, а опытные конники. В речи его, по внешней видимости простой, слышались книжные слова. На расспросы о семье Федор отмалчивался.
На первых порах никто и не расспрашивал его. Не до того было братии. Недавно Бог послал инокам великое испытание: большой пожар уничтожил все деревянные строения! Пеплом и головешками «украсилось» место, где прежде стояли храм и кельи. Монахи вырыли себе землянки, медленно восстанавливали хозяйство и скорбели о прошлых временах. Жизнь соловецкая, и без того трудная, сделалась почти невыносимой.
Но молчуну здесь понравилось. Он был из редкой породы истинных монахов и лишений вовсе не страшился. Федор долго ходил в послушниках, а потом постригся во иноки, приняв новое имя — Филипп. Работал, не покладая рук, в пекарне, таскал воду, тягал дрова, топил печи. Словом, не гнушался самых тяжелых работ. Филипп чисто и красиво выводил молитвенные песнопения, жил тихо и праведно. Братия любила его. Но он жаждал большего покоя. Ему, как и Герману, зачинателю соловецкого монашества, нравилось пустынничать. Однажды он покинул монастырь, поселился поодаль от него и стал молиться в малой келейке, при полном безлюдии. Вместо подушки Филипп клал себе под голову камень.
Несколько лет пустынничал Филипп. Затем вернулся он в обитель и скоро сделался помощником старенького игумена Алексия. Тот желал отойти от дел по ветхости лет своих. Алексий со всею братией принялся просить Филиппа, чтобы он взял на себя игуменство. Тот долго отказывался. Потом его все же умолили сделаться настоятелем. Но вскоре Филипп вновь ушел из монастыря и стал, как прежде, пустынничать…
Не хотел он власти над людьми, а хотел тишины для своей души.
Лишь на смертном одре Алексий уговорил Филиппа вновь принять бразды правления монастырем. И лишь тогда открылась тайна Филиппа.
Он происходил из богатого боярского семейства Колычёвых. Его родичи сидели у государей московских в Думе и водили полки на неприятеля. Филипп же избрал монашеский путь против семейного обычая. С детства он одевался в богатые наряды, ездил на дорогих конях, кушал за столом, ломившимся от яств. А потом, по зову Бога, совершенно переменил свою жизнь.
Сделавшись игуменом на Соловках, Филипп не перестал быть молитвенником, но по хозяйству развернулся как большой боярин.
Он затеял великое строительство. При нем на Соловках появляются две больших каменных церкви — Успенская и Спасо-Преображенская. Рядом с ними поднимается каменная трапезная палата, новые мельницы. Обитель обретает новую удобную гавань и гостиницу. По всему Большому Соловецкому острову мостят дороги.
Десятки озер соловецких в ту пору были соединены каналами. Монастырские каналы, много раз обновленные и перестроенные, сохранились до сих пор. И ныне по тихой воде, меж низких берегов, на лодочке, можно пройти долгий путь, каким пользовался четыреста пятьдесят лет назад игумен Филипп…
Филипп строго следил за тем, чтобы братия не отставала от трудов, молилась, пребывала во взаимной любви. Никогда он не хотел быть наставником монахов. Ему больше нравилось жить в молчании и одиночестве. Но, став игуменом, Филипп устроил «общежитие» иноков так, что со всей Руси люди стекались на Соловки. Все они желали войти в тамошнюю братию.
Явившись в обитель бедствующую, обезлюдевшую, пламенем обезображенную, Филипп оставил после себя благоустроенный монастырь, самый крупный на Русском Севере. При начале игуменства Филипп управлял сотней иноков. Был настоятелем двадцать лет. Ушел с Соловков, оставив там двести монахов…
Филипп мечтал окончить дни свои на Соловках. Построить еще один храм. Поставить мощную стену вокруг монастыря — на море пошаливали шведы. Но всё это сделали за него преемники.
Однажды к настоятелю соловецкому явился посланник из Москвы: «Тебя желает видеть царь Иван Васильевич!»
Простившись с братией, Филипп отправился к столице. Там, на Церковном Соборе, его возвели в сан митрополита Московского. Беглый сын большого вельможи, нищий пастушок на Онеге, бедный инок и великий пастырь монашеский возглавил Русскую Церковь.
Филиппу приходилось тяжело. Он столкнулся с жестокосердием самого государя — Ивана Грозного!
Но трудная монашеская выучка помогла Филиппу. Он не побоялся прилюдно обличить царя. Не должен глава Церкви молчать, когда первый человек во всей державе ведет себя не по-христиански! Филиппа лишили власти, мучили в тюремном заключении, погубили его родичей и близких людей. Но и тогда он не дал благословения на кровопролитие и злодейство. В конце концов, царский слуга убил его.
Минул век. И вот другой царь признал: прав был Филипп, смерть он принял как истинный праведник.
А на Соловках по сей день стоят прекрасные храмы и палаты, построенные при игумене Филиппе. Они радуют глаз и веселят душу всякому, кто на них посмотрит.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
