Полгода до крещения
29 августа – престольный праздник петербургского собора Феодоровской иконы Божией Матери в память 300-летия Дома Романовых. Как ленинградский молокозавод снова стал храмом, почему музеи и Церковь не могут найти общий язык, зачем священнику заниматься дизайном афиш и мыть чашки и почему катехизация – не барьер на пути к крещению – рассказывает протоиерей Александр Сорокин, настоятель храма.
– Мое первое знакомство с собором – это ежедневный взгляд из окна школы № 169, в которой я учился в 70-е – 80-е годы и которая стоит буквально через дорогу. Очень жалею, что не сохранил тетрадок, куда от нечего делать срисовывал загадочные значки, украшающие фасад.
Тогда это был молокозавод № 2 – одно из крупнейших молочных предприятий Ленинграда, снабжавшее его и молоком в разных видах, и сырками в шоколадной глазури, и прочими продуктами. Но с виду это было настоящее промышленное здание, и родители, хотя и верующие люди, не заостряли моего внимания на том, что это храм, а сам я не мог догадаться.
А значки, которые я срисовывал, впоследствии оказались архитектурным украшением, идею которого архитектор Степан Кричинский взял из древних русских городов – Юрьева-Польского, Ярославля. На них, в основном, изображены закладные кресты разных конфигураций, которые сегодня многим кажутся необычными, а также мифические животные. Все это выглядит при ближайшем рассмотрении довольно странно, непривычно, эклектично, но это ход архитектора, который украшал фасад храма.
– Вы это позже для себя открыли?
– Я этим уже занимался, когда шла реставрация. Поскольку я составлял и статьи по истории храма, и брошюры, и путеводители, и контент для сайта, поэтому волей-неволей изучил все, что касается истории и убранства Феодоровского собора.
– Около этого странного промышленного здания в 90-е годы появилась не менее странного вида часовня. Кому пришла идея построить ее здесь?
– В то время многое менялось в стране, почти повально возвращали храмы. В начале 90-х годов было принято решение выселить молокозавод, но его руководство очень умело тянуло процесс. Был достигнут компромисс, что завод остается в здании собора, а рядом выделяется участок, на котором разрешено построить временную часовню. Но эту временную часовню построили довольно капитально, на железобетонных сваях, и она стала самым настоящим храмом, который и сегодня никто не собирается демонтировать.
Причем надо сказать, что первым, кто занялся вопросом возрождения Феодоровского собора, был мой отец – протоиерей Владимир Сорокин. Лично я подключился только в 1998 году, в день освящения уже готового храма Новомучеников и Исповедников Российских (а разрешение на строительство было получено в 1992 году, вот так все туго тогда шло).
Дальше все шло тоже туго: годами длились препирательства с руководством молокозавода, переговоры вступали то в конструктивно-мирную фазу, то обострялись до конфликтов. Тут участвовали и городские органы, это была почти шахматная игра, в результате которой молокозавод регулярно умудрялся продлевать свое нахождение в здании собора.
– Я помню момент, когда молокозавод уже съехал, и вы вступили в руководство совершенно «убитого» здания – пропахшего уксусом, с межэтажными перекрытиями, затопленными туалетами, многолетними незаконченными ремонтами… До сих пор не верится, что удалось восстановить собор.
– Видите, если бы мы с вами сразу перескочили с 2006 года, с момента, который вы описали, в год 2013-й, когда восстановление было закончено, – мы бы вообще не поняли, где находимся, старались бы продрать глаза или ущипнуть себя за руку. Иначе как фантастикой это невозможно назвать.
Но ведь этот путь пройден постепенно, хотя и довольно стремительно: 6 лет – немного для такого объема, работа кипела даже по ночам, это действительно огромный труд.
Реставрация началась в 2007 году, в докризисное время, когда в стране были деньги и правящая партия (я имею в виду «Единую Россию», кто бы что про нее потом ни говорил) обладала ресурсами. Она и взяла под свою эгиду собор как проект исторической памяти. Благоприятно сложились и другие факторы, что позволило очень эффективно использовать все ресурсы, поэтому и результат налицо.
– Ваше ощущение после завершения реставрации, – счастье, эйфория, облегчение?
– Да я не склонен к пафосу. Замечательно, что все получилось, но надо жить дальше и работать дальше. У нас ведь страна героев и подвигов, страна крайностей – или катастрофических провалов, или фантастических экспериментов, или удивительных взлетов. Это наш стиль.
– Ну а теперь вы живете дальше, при этом не только поете на клиросе, но и занимаетесь дизайном афиш, а еще моете посуду после приходского чаепития. Вам не хватает помощников или есть иные причины?
– Я пою на клиросе, просто потому что люблю петь в хоре. У меня нет каких-то особенных голосовых данных, но для меня это возможность глубже вникнуть в содержание службы. Откровенно говоря, так даже легче воспринимать службу, чем пассивно стоять и слушать. У меня такая возможность не всегда бывает – чаще я все-таки служу у Престола, но когда она есть, я ее использую.
Про афиши – это тоже своего рода полезное хобби. Кроме того, так мы экономим время и деньги: сварганил сам макет, отправил по почте (у нас есть прихожане, которые работают в типографии), и на следующий день они уже приносят распечатанные афиши. Конечно, это не дизайнерский уровень, профессионал бы все сделал лучше, – но часто так проще и быстрее.
Что касается посуды – меньше всего мне бы хотелось, чтобы это воспринималось как какой-то популистский ход. Это просто способ привлечения людей после чаепития к всеобщей уборке, чтобы за нее не отдувались все время одни и те же сестры. Хотя и это не всегда срабатывает. В любом случае это не я придумал. В некоторых монастырях и, вообще, в тех местах, где есть община, многие вещи делаются вместе, участвуют в них все, включая священников и настоятеля. Эту практику я и перенял.
– Лично я – музыкант-любитель. У меня нет регулярного музыкального образования, родители организовывали частные уроки, когда я был школьником, – учили фортепиано, теории музыки, гармонии. Но полюбил я музыку уже в семинарии и пел там во всех хорах, каких только возможно.
Моя супруга – музыкант, регент, окончила регентское отделение нашей семинарии, в данный момент она управляет одним из хоров Феодоровского собора. А сын окончил хоровое училище имени Глинки и продолжает учиться сейчас на дирижера.
– На ограде собора объявления о концертах. Приходилось слышать, что нельзя в храме устраивать культурные мероприятия. А для вас это совместимо и естественно?
– Да. Мне кажется, церковное пространство должно быть не только пространством молитвы и богослужения. Здесь есть место и культуре, и просвещению: человек творит прекрасное, служа Богу.
Добавлю, что под церковным пространством я понимаю не только сам храм, но и приходскую территорию, на которой у нас находится просветительский центр. Если мероприятие чисто духовное – например, концерты, состоящие из духовных песнопений, – то оно может проходить в самом храме. А если это лекции, конференции или вовсе что-то светское, например, концерты фортепианной музыки, то такое мероприятие пройдет в просветительском центре.
Не все храмы обладают такими возможностями, в этом смысле нам повезло больше, и как этим не воспользоваться! Религия многими воспринимается очень узко, на этой почве возникают надуманные конфликты между Церковью и культурой, Церковью и музейным сообществом.
Конечно, не всякое искусство уместно поместить в церковную ограду, но в принципе это место для самого разного рода культурных проектов, и это может создать тот баланс между Церковью и культурой, который будет полезен и интересен.
– К слову о конфликтах, почему происходят такие бури по поводу передачи Церкви Исаакиевского собора, Смольного собора?
– По разным причинам, я бы выделил две. Первое, люди близко к сердцу принимают эти вопросы, и это хорошо, потому что это очень значимые для Петербурга ценности, и любое поползновение в ту или иную сторону воспринимается очень живо и болезненно. Без эмоций здесь не обойтись. Хотя не всегда люди и с той, и с другой стороны справляются со своими эмоциями.
Второе, – на мой взгляд, обе стороны – я имею в виду культурно-музейное сообщество и Церковь в лице епархии – говорят немного о разных вещах и на разных языках. У каждой из этих сторон своя правда, и эти две правды надо уметь как-то соединить. Конечно, храм строится как храм – и сто лет назад, и раньше, и позже, и сегодня. И большой собор, и маленький храм – это прежде всего место для богослужений. В этом правда церковной позиции.
Но также правдой является и то, что эти сооружения – культурное достояние, музеи.
Музей – это слово совершенно не ругательное, а наоборот, достойное, замечательное, из культурной категории. И я бы сказал, что оба храма могут остаться музеями в таком прекрасном смысле этого слова, – будучи при этом храмами.Насколько я понимаю, сейчас речь идет лишь о том, чтобы сместить акценты. Музей – а потом храм, или наоборот, храм – а потом музей. Но эти понятия могут быть взаимосвязаны. Просто люди не всегда друг друга внятно слышат, поэтому и происходят такие бури.
– Вернемся к концертам. А как вы подбираете выступающих? Например, регулярно у вас дает концерты Андрей Решетин со своими «Солистами Екатерины Великой». Часто на афишах и Концертный хор Санкт-Петербурга под управлением Владимира Беглецова.
– Мне кажется уместным давать возможность выступить тем, кто исполняет классическую музыку. А конкретные артисты чаще всего находятся среди наших прихожан или их друзей. С Андреем Решетиным мы просто несколько лет знакомы, он исполняет музыку XVIII века, что как раз ложится в романовскую тематику – ведь наш собор построен к 300-летию Дома Романовых. Тем самым мы представляем Романовскую эпоху, связанную с собором не через политику, что всегда прочитывается неоднозначно, а через культуру.
Что касается Концертного хора Санкт-Петербурга, мне просто очень нравится их пение, и у нас уже сложилась традиция: в один из осенних вечеров они поют «Всенощную» Рахманинова, в одно из воскресений Великого поста – «Страстную седмицу» Гречанинова, а летом – обычно это один концерт в июле – разные произведения разных композиторов.
– Кто слушатели этих концертов и на каких условиях они проходят? Ведь у вас вход бесплатный.
– Да, вход свободный на все мероприятия в нашем храме, – но при этом стоит корзинка, куда можно опустить деньги в благодарность за концерт. Андрей Решетин выступает абсолютно безвозмездно, другим музыкантам мы выплачиваем какой-то гонорар из тех средств, которые пожертвуют люди.
– Думаю, что бывает, и это немудрено, потому что у нас приход молодой, собор открыт четыре года. Но я хотел бы подчеркнуть, что культурная составляющая очень важна, но главная тема нашего собора, которую мы культивируем, – это катехизация как приглашение и привлечение новых людей в храм.
О катехизации люди узнают по-разному, в том числе, придя в храм случайно или на концерт. Катехизация – подготовка ко Крещению – идет у нас полгода, с осени до Пасхи, и мы очень серьезно к ней относимся.
– В какой-то храм можно пойти с тысячей рублей и полотенцем и креститься почти сразу после номинальной беседы со священником. А у вас надо полгода учиться. Наверное, есть люди, которые скажут – «Зачем мне это надо?», и пойдут в другой храм?
– Ну конечно, такие люди есть, и замечательно, что в Церкви предлагаются разные варианты. В Петербурге много храмов, которые зачастую стоят недалеко друг от друга, и все, кто хотел бы принять Крещение, могут выбрать более подходящую им возможность. Я считаю, что это нормально.
Если бы мы находились в каком-нибудь населенном пункте, где один-единственный храм, – может быть, мы предложили бы два варианта. Но при этом я бы все равно старался склонить людей к тому, чтобы они прошли катехизацию перед Крещением. Дело не в том, чтобы заставить их что-то узнать или поставить дополнительный барьер.
Наоборот, хочется предложить оглашение как богатый событиями и важными открытиями путь, который не менее важен, чем само Крещение. Это большой уникальный (подчеркиваю, уникальный, единственный в своем роде) дар, которого, например, лишены те, кого крестили в младенчестве, или кто принял крещение, не вполне отдавая себе отчет, что это такое.
– В вашем приходе есть несколько бывших членов «Свидетелей Иеговы» (организация, запрещенная в России), «Церкви Христа». Почему они именно в вашем приходе? Они проходили оглашение?
– Бывшие члены той или иной конфессии или секты есть не только у нас. Думаю, что в нашем храме они оказались по каким-то субъективным причинам. Например, как я знаю про некоторых, они хотели перейти в православие, но не просто через обряд, а после обстоятельного знакомства с православным учением. И кто-то им подсказал – идите в Феодоровский собор на курсы катехизации. Так они оказались у нас.
– Сейчас начинается новый учебный год в соборе. Как происходит набор на оглашение, ведь у вас достаточно большие группы образуются?
– Многие узнают от своих знакомых, «сарафанное радио» работает с самого начала. Другая часть – это те, кто заглянул в собор по какой-то другой причине: на концерты, или в наш музей «Арт Фео», где проводятся выставки, посвященные христианству. Мы также принимаем участие в «Ночи музеев», когда в храм на экскурсию может прийти любой желающий, мы готовим специальную программу задолго до этого.
И вот какой-то процент всех этих людей, пришедших на наши культурные мероприятия или просто зашедших в собор в центре города, увидели объявления о катехизации в храме или на сайте и захотели прийти на открытую встречу.
Само оглашение начинается в конце сентября, но перед этим два первых воскресенья сентября мы проводим открытые встречи, на которые приглашаем всех желающих. Там люди могут узнать, что такое оглашение и надо ли оно им, смогут ли они потратить на него столько сил и времени. Так что приглашаю всех, кто хочет, 3 и 10 сентября в 18.00 в Феодоровский собор на Миргородской улице на открытую встречу.
Шахматная игра: молокозавод в здании храма
– До сих пор не могу привыкнуть к тому, что когда я въезжаю на Миргородскую со стороны лавры, то вижу вместо странного серого здания белоснежный собор. С этим местом у каждого, наверное, связаны свои ощущения, а у вас?– Мое первое знакомство с собором – это ежедневный взгляд из окна школы № 169, в которой я учился в 70-е – 80-е годы и которая стоит буквально через дорогу. Очень жалею, что не сохранил тетрадок, куда от нечего делать срисовывал загадочные значки, украшающие фасад.
Тогда это был молокозавод № 2 – одно из крупнейших молочных предприятий Ленинграда, снабжавшее его и молоком в разных видах, и сырками в шоколадной глазури, и прочими продуктами. Но с виду это было настоящее промышленное здание, и родители, хотя и верующие люди, не заостряли моего внимания на том, что это храм, а сам я не мог догадаться.
А значки, которые я срисовывал, впоследствии оказались архитектурным украшением, идею которого архитектор Степан Кричинский взял из древних русских городов – Юрьева-Польского, Ярославля. На них, в основном, изображены закладные кресты разных конфигураций, которые сегодня многим кажутся необычными, а также мифические животные. Все это выглядит при ближайшем рассмотрении довольно странно, непривычно, эклектично, но это ход архитектора, который украшал фасад храма.
– Вы это позже для себя открыли?
– Я этим уже занимался, когда шла реставрация. Поскольку я составлял и статьи по истории храма, и брошюры, и путеводители, и контент для сайта, поэтому волей-неволей изучил все, что касается истории и убранства Феодоровского собора.
– Около этого странного промышленного здания в 90-е годы появилась не менее странного вида часовня. Кому пришла идея построить ее здесь?
– В то время многое менялось в стране, почти повально возвращали храмы. В начале 90-х годов было принято решение выселить молокозавод, но его руководство очень умело тянуло процесс. Был достигнут компромисс, что завод остается в здании собора, а рядом выделяется участок, на котором разрешено построить временную часовню. Но эту временную часовню построили довольно капитально, на железобетонных сваях, и она стала самым настоящим храмом, который и сегодня никто не собирается демонтировать.
Причем надо сказать, что первым, кто занялся вопросом возрождения Феодоровского собора, был мой отец – протоиерей Владимир Сорокин. Лично я подключился только в 1998 году, в день освящения уже готового храма Новомучеников и Исповедников Российских (а разрешение на строительство было получено в 1992 году, вот так все туго тогда шло).
Дальше все шло тоже туго: годами длились препирательства с руководством молокозавода, переговоры вступали то в конструктивно-мирную фазу, то обострялись до конфликтов. Тут участвовали и городские органы, это была почти шахматная игра, в результате которой молокозавод регулярно умудрялся продлевать свое нахождение в здании собора.
– Я помню момент, когда молокозавод уже съехал, и вы вступили в руководство совершенно «убитого» здания – пропахшего уксусом, с межэтажными перекрытиями, затопленными туалетами, многолетними незаконченными ремонтами… До сих пор не верится, что удалось восстановить собор.
– Видите, если бы мы с вами сразу перескочили с 2006 года, с момента, который вы описали, в год 2013-й, когда восстановление было закончено, – мы бы вообще не поняли, где находимся, старались бы продрать глаза или ущипнуть себя за руку. Иначе как фантастикой это невозможно назвать.
Но ведь этот путь пройден постепенно, хотя и довольно стремительно: 6 лет – немного для такого объема, работа кипела даже по ночам, это действительно огромный труд.
Реставрация началась в 2007 году, в докризисное время, когда в стране были деньги и правящая партия (я имею в виду «Единую Россию», кто бы что про нее потом ни говорил) обладала ресурсами. Она и взяла под свою эгиду собор как проект исторической памяти. Благоприятно сложились и другие факторы, что позволило очень эффективно использовать все ресурсы, поэтому и результат налицо.
– Ваше ощущение после завершения реставрации, – счастье, эйфория, облегчение?
– Да я не склонен к пафосу. Замечательно, что все получилось, но надо жить дальше и работать дальше. У нас ведь страна героев и подвигов, страна крайностей – или катастрофических провалов, или фантастических экспериментов, или удивительных взлетов. Это наш стиль.
– Ну а теперь вы живете дальше, при этом не только поете на клиросе, но и занимаетесь дизайном афиш, а еще моете посуду после приходского чаепития. Вам не хватает помощников или есть иные причины?
– Я пою на клиросе, просто потому что люблю петь в хоре. У меня нет каких-то особенных голосовых данных, но для меня это возможность глубже вникнуть в содержание службы. Откровенно говоря, так даже легче воспринимать службу, чем пассивно стоять и слушать. У меня такая возможность не всегда бывает – чаще я все-таки служу у Престола, но когда она есть, я ее использую.
Про афиши – это тоже своего рода полезное хобби. Кроме того, так мы экономим время и деньги: сварганил сам макет, отправил по почте (у нас есть прихожане, которые работают в типографии), и на следующий день они уже приносят распечатанные афиши. Конечно, это не дизайнерский уровень, профессионал бы все сделал лучше, – но часто так проще и быстрее.
Что касается посуды – меньше всего мне бы хотелось, чтобы это воспринималось как какой-то популистский ход. Это просто способ привлечения людей после чаепития к всеобщей уборке, чтобы за нее не отдувались все время одни и те же сестры. Хотя и это не всегда срабатывает. В любом случае это не я придумал. В некоторых монастырях и, вообще, в тех местах, где есть община, многие вещи делаются вместе, участвуют в них все, включая священников и настоятеля. Эту практику я и перенял.
Музейное сообщество и Церковь говорят на разных языках
– Музыка в вашей жизни многое значит?– Лично я – музыкант-любитель. У меня нет регулярного музыкального образования, родители организовывали частные уроки, когда я был школьником, – учили фортепиано, теории музыки, гармонии. Но полюбил я музыку уже в семинарии и пел там во всех хорах, каких только возможно.
Моя супруга – музыкант, регент, окончила регентское отделение нашей семинарии, в данный момент она управляет одним из хоров Феодоровского собора. А сын окончил хоровое училище имени Глинки и продолжает учиться сейчас на дирижера.
– На ограде собора объявления о концертах. Приходилось слышать, что нельзя в храме устраивать культурные мероприятия. А для вас это совместимо и естественно?
– Да. Мне кажется, церковное пространство должно быть не только пространством молитвы и богослужения. Здесь есть место и культуре, и просвещению: человек творит прекрасное, служа Богу.
Добавлю, что под церковным пространством я понимаю не только сам храм, но и приходскую территорию, на которой у нас находится просветительский центр. Если мероприятие чисто духовное – например, концерты, состоящие из духовных песнопений, – то оно может проходить в самом храме. А если это лекции, конференции или вовсе что-то светское, например, концерты фортепианной музыки, то такое мероприятие пройдет в просветительском центре.
Не все храмы обладают такими возможностями, в этом смысле нам повезло больше, и как этим не воспользоваться! Религия многими воспринимается очень узко, на этой почве возникают надуманные конфликты между Церковью и культурой, Церковью и музейным сообществом.
Конечно, не всякое искусство уместно поместить в церковную ограду, но в принципе это место для самого разного рода культурных проектов, и это может создать тот баланс между Церковью и культурой, который будет полезен и интересен.
– К слову о конфликтах, почему происходят такие бури по поводу передачи Церкви Исаакиевского собора, Смольного собора?
– По разным причинам, я бы выделил две. Первое, люди близко к сердцу принимают эти вопросы, и это хорошо, потому что это очень значимые для Петербурга ценности, и любое поползновение в ту или иную сторону воспринимается очень живо и болезненно. Без эмоций здесь не обойтись. Хотя не всегда люди и с той, и с другой стороны справляются со своими эмоциями.
Второе, – на мой взгляд, обе стороны – я имею в виду культурно-музейное сообщество и Церковь в лице епархии – говорят немного о разных вещах и на разных языках. У каждой из этих сторон своя правда, и эти две правды надо уметь как-то соединить. Конечно, храм строится как храм – и сто лет назад, и раньше, и позже, и сегодня. И большой собор, и маленький храм – это прежде всего место для богослужений. В этом правда церковной позиции.
Но также правдой является и то, что эти сооружения – культурное достояние, музеи.
Музей – это слово совершенно не ругательное, а наоборот, достойное, замечательное, из культурной категории. И я бы сказал, что оба храма могут остаться музеями в таком прекрасном смысле этого слова, – будучи при этом храмами.Насколько я понимаю, сейчас речь идет лишь о том, чтобы сместить акценты. Музей – а потом храм, или наоборот, храм – а потом музей. Но эти понятия могут быть взаимосвязаны. Просто люди не всегда друг друга внятно слышат, поэтому и происходят такие бури.
– Вернемся к концертам. А как вы подбираете выступающих? Например, регулярно у вас дает концерты Андрей Решетин со своими «Солистами Екатерины Великой». Часто на афишах и Концертный хор Санкт-Петербурга под управлением Владимира Беглецова.
– Мне кажется уместным давать возможность выступить тем, кто исполняет классическую музыку. А конкретные артисты чаще всего находятся среди наших прихожан или их друзей. С Андреем Решетиным мы просто несколько лет знакомы, он исполняет музыку XVIII века, что как раз ложится в романовскую тематику – ведь наш собор построен к 300-летию Дома Романовых. Тем самым мы представляем Романовскую эпоху, связанную с собором не через политику, что всегда прочитывается неоднозначно, а через культуру.
Что касается Концертного хора Санкт-Петербурга, мне просто очень нравится их пение, и у нас уже сложилась традиция: в один из осенних вечеров они поют «Всенощную» Рахманинова, в одно из воскресений Великого поста – «Страстную седмицу» Гречанинова, а летом – обычно это один концерт в июле – разные произведения разных композиторов.
– Кто слушатели этих концертов и на каких условиях они проходят? Ведь у вас вход бесплатный.
– Да, вход свободный на все мероприятия в нашем храме, – но при этом стоит корзинка, куда можно опустить деньги в благодарность за концерт. Андрей Решетин выступает абсолютно безвозмездно, другим музыкантам мы выплачиваем какой-то гонорар из тех средств, которые пожертвуют люди.
Прекрасно, что в Церкви есть разные варианты катехизации
– Отец Александр, а так бывает, что к вам в собор люди приходили на концерты, а потом оказывались на службах?– Думаю, что бывает, и это немудрено, потому что у нас приход молодой, собор открыт четыре года. Но я хотел бы подчеркнуть, что культурная составляющая очень важна, но главная тема нашего собора, которую мы культивируем, – это катехизация как приглашение и привлечение новых людей в храм.
О катехизации люди узнают по-разному, в том числе, придя в храм случайно или на концерт. Катехизация – подготовка ко Крещению – идет у нас полгода, с осени до Пасхи, и мы очень серьезно к ней относимся.
– В какой-то храм можно пойти с тысячей рублей и полотенцем и креститься почти сразу после номинальной беседы со священником. А у вас надо полгода учиться. Наверное, есть люди, которые скажут – «Зачем мне это надо?», и пойдут в другой храм?
– Ну конечно, такие люди есть, и замечательно, что в Церкви предлагаются разные варианты. В Петербурге много храмов, которые зачастую стоят недалеко друг от друга, и все, кто хотел бы принять Крещение, могут выбрать более подходящую им возможность. Я считаю, что это нормально.
Если бы мы находились в каком-нибудь населенном пункте, где один-единственный храм, – может быть, мы предложили бы два варианта. Но при этом я бы все равно старался склонить людей к тому, чтобы они прошли катехизацию перед Крещением. Дело не в том, чтобы заставить их что-то узнать или поставить дополнительный барьер.
Наоборот, хочется предложить оглашение как богатый событиями и важными открытиями путь, который не менее важен, чем само Крещение. Это большой уникальный (подчеркиваю, уникальный, единственный в своем роде) дар, которого, например, лишены те, кого крестили в младенчестве, или кто принял крещение, не вполне отдавая себе отчет, что это такое.
– В вашем приходе есть несколько бывших членов «Свидетелей Иеговы» (организация, запрещенная в России), «Церкви Христа». Почему они именно в вашем приходе? Они проходили оглашение?
– Бывшие члены той или иной конфессии или секты есть не только у нас. Думаю, что в нашем храме они оказались по каким-то субъективным причинам. Например, как я знаю про некоторых, они хотели перейти в православие, но не просто через обряд, а после обстоятельного знакомства с православным учением. И кто-то им подсказал – идите в Феодоровский собор на курсы катехизации. Так они оказались у нас.
– Сейчас начинается новый учебный год в соборе. Как происходит набор на оглашение, ведь у вас достаточно большие группы образуются?
– Многие узнают от своих знакомых, «сарафанное радио» работает с самого начала. Другая часть – это те, кто заглянул в собор по какой-то другой причине: на концерты, или в наш музей «Арт Фео», где проводятся выставки, посвященные христианству. Мы также принимаем участие в «Ночи музеев», когда в храм на экскурсию может прийти любой желающий, мы готовим специальную программу задолго до этого.
И вот какой-то процент всех этих людей, пришедших на наши культурные мероприятия или просто зашедших в собор в центре города, увидели объявления о катехизации в храме или на сайте и захотели прийти на открытую встречу.
Само оглашение начинается в конце сентября, но перед этим два первых воскресенья сентября мы проводим открытые встречи, на которые приглашаем всех желающих. Там люди могут узнать, что такое оглашение и надо ли оно им, смогут ли они потратить на него столько сил и времени. Так что приглашаю всех, кто хочет, 3 и 10 сентября в 18.00 в Феодоровский собор на Миргородской улице на открытую встречу.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
