3 мифа о роли Православной Церкви в Великой Отечественной войне

Вот уже много лет вокруг действий Русской Православной Церкви в годы Великой Отечественной войны ведутся споры. Построено немало мифов — отчасти злонамеренно, отчасти же неосознанно, по невежеству. Накануне 70-летия Победы мы попробовали критически разобраться с главными из них.

Миф 1: Вклад Церкви в победу был ничтожно мал

В первый день войны Предстоятель Церкви митрополит Сергий (Страгородский) обратился к народу с воззванием: «Не первый раз русскому народу приходится выдерживать такие испытания. С Божией помощью он и на сей раз развеет в прах фашистскую вражескую силу… Вспомним святых вождей русского народа, например, Александра Невского, Димитрия Донского, полагавших свои души за народ и Родину. Да и не только вожди это делали. Вспомним неисчислимые тысячи простых православных воинов… Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она и испытания несла, и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг».
7 марта 1944 года Красной Армии передана танковая колонна им. Димитрия Донского, построенная на средства церкви.
На протяжении всех военных лет наша Церковь непрестанно молилась о даровании победы в борьбе с гитлеровцами. Более того, она всем, чем только можно, помогала фронту.
30 декабря 1942 года тот же митрополит Сергий обратился к верующим с призывом собрать деньги на создание особой танковой колонны памяти Димитрия Донского. В ответ одна только Москва собрала два миллиона рублей, а вся страна — 8 миллионов. Пожертвования пришли даже из блокадного Ленинграда.
Но работа Церкви в этом направлении отнюдь не ограничилась разовым сбором, она шла на протяжении всех военных лет. Малыми ручейками и широким реками шли в одну большую церковную кружку средства на танки, на эскадрильи боевых самолетов. Порой священники отдавали серебряные ризы с икон, драгоценные наперсные кресты.
А всего за войну на нужды фронта Церковь собрала 200 миллионов рублей. Сумма по тем временам — колоссальная.
Итак, духовная поддержка, оказанная Церковью борющейся с фашистами армии, материальная помощь государству, как организатору этой борьбы, очень велики. Церковь твердо выбрала сторону в этом великом противостоянии и твердо придерживалась своего выбора вплоть до финальных залпов Великой Отечественной.
Но почему произошло именно так? Почему Церковь, не колеблясь, помогла власти, которая Бога не признавала и в течение многих лет вела жестокую истребительную политику против духовенства?
В массовом историческом сознании ходят два больших мифа, напрямую связанных с ответом на этот вопрос. В этой статье оба поданы в концентрированном виде. Они имеют и более мягкие, «переходные» формы. Однако смысловое ядро этих мифов, думается, следует передать безо всяких «подрумяниваний», как оно есть.

Миф 2: Сталин тайно поддерживал Церковь и не дал ей погибнуть

Первое из упомянутых двух больших заблуж­дений формулируется примерно так: «Мудрый стратег тов. Сталин, бывший семинарист, тайно поддерживал Церковь, любил ее, верил в Бога, но не всегда мог пойти против велений времени, против своих товарищей по партии. Но он оказывал Церкви помощь, не давая ее вконец погубить, притом Церковь это понимала и повела себя в грозный час военных испытаний как верный союзник тов. Сталина и Советского государства».
Относительно этого мифа можно уверенно сказать: разделять его могут лишь весьма наивные люди. Тов. Сталин никогда Церковь не любил — ни явно, ни тайно. Его бы воля, так от Русской Церкви ничего бы не осталось.
Ни для кого не секрет, что с середины 1930-х Сталин — самодержавный властелин СССР. Взглянем правде в лицо: лучше ли стало жить Церкви с приходом режима неограниченной власти Сталина? Факты говорят: нет, напротив, гораздо хуже. Церковь едва пережила вторую половину 1930-х. Львиная доля массовых репрессий досталась нашему духовенству.
В 1939 году на всей необъятной территории РСФСР оставалось лишь около ста действующих приходов! Ради четкого понимания: еще в начале 1930-х на той же территории находилось в сто раз больше приходов. Все монастыри были закрыты, здания реквизированы, либо разрушены. К тому же году по всему Советскому Союзу остались всего лишь четыре действующих архиерея.
А по данным за 1941 год церковнослужителей по всему СССР осталось всего 5700 человек. Накануне революции их было в 20 раз больше…
Для Русской Церкви разверзлась преисподняя, и грызла она церковное тело, и огнем палила его — вот истинная суть взаимоотношений между Церковью и советским государством в эпоху полновластия тов. Сталина. Священников и архиереев губили разными способами. Митрополит Сергий (Воскресенский) вспоминал о тех страшных годах: «Работая в Патриархии, мы сравнивали свое положение с положением кур в сарае, из которых повар выхватывает свою очередную жертву — одну сегодня, другую завтра, но не всех сразу. Но ради Церкви мы все же мирились со своим унизительным положением, веря в ее конечную непобедимость и стараясь посильно охранить ее до лучших времен, до крушения большевизма».
Послушаем другую сторону.
В январе 1941 года вышла статья самого известно гонителя Церкви, буйного атеиста Емельяна Ярославского «Не успокаиваться на достигнутом». Воинствующий безбожник с удовлетворением замечает: «Впервые в истории человечества мир является свидетелем… такого массового разрыва народа с церковью, религией… Исчезла социальная почва, питавшая религию, подрезаны были социальные корни религии». Но тут же мобилизует товарищей по ненависти к Церкви на новые «подвиги»: «Неправильно было бы нам успокаиваться на достигнутых результатах… Нельзя давать врагу укреплять свои позиции, строить свое государство в государстве».
Тов. Сталин терзал Церковь, как мог. Ему и в голову не приходило отозвать своих псов от измученного, обескровленного духовенства.
Так было до войны.
И вот он жалует Церкви разом очень многое: позволяет избрать патриарха (власти СССР долго препятствовали этому), возобновить работу части приходов, духовных семинарий и академий, приказывает освободить многих священников и архиереев, томившихся по тюрьмам и лагерям. Конечно, это был «царский» дар лишь по сравнению с тем жутким состоянием, в котором оказалась Церковь в результате недавнего разгрома. Но положение духовенства все же разом облегчилось.
Только вот изменения эти начались в последние месяцы 1943 года. Половина войны уже была за кормой, и Церковь провела ее безо всяких «льгот» со стороны власти.
Да и в 1943 году тов. Сталин решился кое-что дать Церкви не из тайного пристрастия к ней и не из ностальгических воспоминаний о временах семинарского учения, а по причинам чисто политического свойства. На носу было освобождение Украины и Белоруссии. А там власти Третьего рейха проводили целенаправленный курс на открытие приходов, закрытых в советское время, на сотрудничество с духовенством. И теперь, когда предстояло отвоевать громадное пространство, находящееся под оккупацией с 1941 года, советское правительство совсем не хотело получить массовое народное сопротивление, когда армия освободителей начнет опять разорять храмы, истреблять иереев и закрывать приходы, еще недавно воссозданные немцами… Требовалось иное: отказаться от антихристианского террора, мирно включить ожившую церковную жизнь в жизнь советского государства, показать хоть какую-то мягкость к верующим, дабы не сделать их врагами.
Война сдвинула правящий круг большевиков во главе с их вождем с позиции непримиримого догматизма в сторону прагматического отношения к управлению государством. Мало оказалось коммунистической идеологии, чтобы удержать фронты и армии в состоянии чудовищного напряжения. Слова «родная земля» надежнее, видимо, вселяли стойкость в окопников на передовой, нежели слова «Карл Маркс». Партийная верхушка начала делать уступки русскому патриотическому чувству: вернули ранее столь ненавистное слово «офицер», вернули погоны, принялись славословить русский народ как непревзойденного труженика и воина. А потом, в русле этого консервативного поворота, расщедрились и на кое-какие уступки Церкви.
Советская власть била-била Церковь, а потом Господь Бог сделал из идейных атеистов, руководящих партией и правительством, кривое, безобразное, но все-таки орудие Своей воли. Орудие, коим Церковь восстанавливалась.
А орудие-то думало, что ведет большую политическую игру…

Миф 3: Церковь поддержала советскую власть из страха

Это заблуждение имеет прямо противоположную суть: «Остатки Церкви, полураздавленной советской властью, почти убитой злым гением Сталина, утратили всякую волю к сопротивлению. Пришло время сбросить иго безбожных большевиков, появился шанс на освобождение России от тирании, от атеистического мракобесия, а русское духовенство робко спряталось от борьбы, предпочитая сохранить жалкое существование Церкви и собственные жалкие жизни».
Со этим мифом сложнее: и правда ведь, чудовищная свирепость, проявленная руководством СССР к Церкви в 1930-е годы, многих напугала, а кого-то навсегда отвела и от Церкви, и от веры.
Но можно ли твердую позицию Церкви в военные годы объяснить одним лишь страхом? Вот уж вряд ли! Этому мешают два со­ображения.
Во-первых, гитлеризм ничего доброго христианству не нес. Бонзы Третьего рейха были готовы использовать православное духовенство как живой инструмент исполнения своих планов, но впоследствии его ожидало самое скверное отношение. Язычество и магизм — вот истинная религия немецкого правящего круга, и с Христовой верой они никак не сочетаются. Известный современный историк Церкви протоирей Владислав (Цыпин) очень точно высказался на сей счет: «Вожди нацистской партии открыто отвергали христианские нравственные ценности и предпринимали мракобесные опыты по возрождению древнегерманского языческого культа».
Так зачем, с какой целью Православной Церкви их поддерживать? Вот уж было бы нелепо!
И, во-вторых, какой страх перед советской властью, и уж тем более какая надежда на милости, исходящие от нее, могли повлиять на поведение священников, оказавшихся на оккупированной территории? А ведь многие из них активно помогали партизанам, рисковали жизнью, гибли. Некоторых впоследствии наградили орденами и медалями. Но большее количество удостоилось одной лишь немецкой пули в качестве воздаяния за заслуги. Что их вело? Да ничего тут не придумаешь, кроме самого простого объяснения: этими людьми руководили совесть, вера и духовный долг. Они действительно оставались со своим народом в глубочайшей бездне бедствий, не глядя на то, какая нынче власть на дворе…
Так, например, священник Федор Пузанов, настоятель храма в селе Хохловы Горки Псковской области был у 5-й партизанской бригады связным, а порой даже выполнял роль разведчика. Но этим роль отца Федора не ограничилась. Вот несколько строк из его собственных воспоминаний: «Я помогал партизанам хлебом, бельём, первый отдал свою корову. В чем только нуждались наши партизаны, обращались ко мне… Во время немецкой оккупации здесь были советские дети в приюте, я всегда их навещал и поддерживал хлебом, продуктами и старался по приходу призывать на поддержку безродных детей».
Протоиерей Александр Романушко, настоятель в церкви села Мало-Плотницкое Пинской области участвовал в разведывательных операциях партизан, совершал отпевания расстрелянных и заживо сожженных фашистами, а также партизан, погибших в боях с ними. Священник призывал верующих помогать партизанам и защищать отечество от гитлеровцев.
Настоятель Покровского храма в селе Хоростово Пинской области священник Иоанн Лойко принародно благословил сыновей идти в партизаны. Когда немецкие каратели окружили Хоростово, партизанский отряд ушел оттуда вместе со всем мирным населением. Но старики и больные не могли идти, их пришлось покинуть на милость оккупантов. Отец Иоанн остался с ними, утешал их, как мог. Отслужил литургию под звуки автоматных очередей на улице, исповедал собравшихся и уже приступал к причащению, когда в церковь ворвались фашисты. Один из карателей отшвырнул священника, сбив его с ног. Вскоре входную дверь храма заколотили гвоздями, здание обложили соломой, полыхнуло пламя. Отец Иоанн поднялся и начал причащать своих прихожан. Все они сгорели заживо в церкви, превращенной немцами в громадный костер.
Примеров подвижничества священников, оставшихся за линией фронта, «под немцами», — великое множество. Притом подвижничество духовное сочеталось с гражданским мужеством. Паства нуждалась в них, и они оставались с нею, делая всё, чего требовало пастырское служение.
Так ведь и вся иерархия нашей Церкви была сделана из того же теста. Из одной среды выходили священники и архиереи, одному учились, одно чтили. Отчего же следует отказывать русским архиереям 1940-х в искренности? В ясном и правильном желании разделить судьбу своего народа? Уместнее верить в духовную силу тех, кто прошел истинный ад на земле, но от Церкви своей, от веры своей не отщепился.
Что такое Церковь по внутреннему, намертво впаянному в самую душу ее самоощущению? Духовное ядро народа. А потому она может идти на компромиссы с господствующей властью лишь до какого-то предела. Когда Церковь видит, что некая большая политическая сила желает сгубить народ, свести его под корень, она с этой силой договариваться не станет, поскольку сущность ее с подобным договором несовместима. Не станет ни при каких обстоятельствах, пусть даже сила, ищущая поклонения, имеет все шансы сделаться правящей.
Вот и не стала Русская церковь кланяться Третьему рейху.
***
Священники и архиереи, помнившие войну, рассказывали о том, что в ту пору случилось много чудесного. Это ободряло их и подтверждало правильность сделанного ими выбора.
Так, протоиерей Николай Агафонов повествует об одном происшествии в биографии будущего патриарха Пимена, который в годы войны был еще в сане иеромонаха. Когда Германия напала на СССР, иеромонах Пимен отбывал ссылку в Средней Азии, а уже в августе 1941 года его призвали в армию. Служил пехотинцем 702-го стрелкового полка. Однажды его полк ­«…попал в окружение и в такое кольцо огня, что люди были обречены. В полку знали, что среди солдат есть иеромонах, и, не боясь уже ничего, кроме смерти, бухнулись ему в ноги: “Батя, молись. Куда нам идти?”
У иеромонаха Пимена была потаенно запрятанная икона Божией Матери, и теперь под огнем фашистов он слезно молился пред Ней. И сжалилась Пречистая над гибнущим воинством — все увидели, как ожила вдруг икона, и Божия Матерь протянула руку, указав путь на прорыв. Полк спасся…»
Тут вся суть войны отразилась, тут и добавить-то нечего.