Почему мы молимся за ушедших любимых

Почему православные христиане молятся за своих умерших? Зачем мы это делаем? Что происходит с человеком после того, как он умирает, и нужны ли ему наши молитвы?

Минута молчания

Поминать умерших можно только когда веришь, что они – живы. Эта, парадоксальная, на первый взгляд, мысль подтверждается, тем не менее, даже не церковным учением, а обычной человеческой интуицией. “Все там будем…”, – так звучит самая распространенная в нашем народе формула поминовения умерших. И нужно сказать, что это очень глубокое отношение – глядя на чужую смерть, помнить о своей собственной. Но есть очень важный момент, который в этой формулировке никак не обозначен: а, собственно, где это – “там”? Что находится за чертой, которую уже перешел умерший, и которую рано или поздно предстоит пересечь каждому из нас? Если за ней лишь пустота, небытие и полное уничтожение человеческого самосознания, тогда сама фраза “все там будем…” лишается всякого смысла, поскольку никакого “там” в этом случае просто нет и быть не может. Получается, что, поминая наших умерших даже такой простой фразой, мы исповедуем свою веру сразу в три серьезных факта:
1. Биологическая смерть не уничтожает человеческую личность.
2. После смерти, лишившись тела, человек попадает в иной, неизвестный нам пока еще, но вполне реальный мир.
3. Переход в этот мир – объективно неизбежен для всех людей, независимо от их личного желания.
Когда близкий человек попадает в больницу, мы навещаем его, носим ему книги, фрукты и куриный бульон в баночке, рассказываем последние новости и, прощаясь, говорим, что завтра обязательно придем к нему снова. Если кто-то из дорогих нам людей находится в заключении, мы тоже знаем, как проявить свою любовь к нему, нам известно, в чем он нуждается, мы собираем ему передачи и шлем посылки, пишем письма, ездим на свидания, короче – делаем все, что может помочь ему перенести тяготы лишения свободы.
Но когда родной человек умирает, это всегда ставит нас в какой-то тупик. Нет, мы, конечно, не стали любить его меньше, горечь разлуки даже усилила наше чувство и помогла понять – как дорог нам тот, кого смерть у нас отняла. Но что делать дальше, как эту нашу любовь выразить, как сделать, чтобы она дошла до любимого и помогла ему, или порадовала его там, где он оказался – этого мы не знаем. У нас просто нет опыта бытия там – за гранью земной жизни, мы даже представить себе не можем, что же происходит с человеком после смерти. А когда не хватает своего личного опыта, вполне разумно обратиться за помощью туда, где подобный опыт имеется – обратиться к Церкви, которая уже почти две тысячи лет поминает своих умерших и имеет огромное количество свидетельств действенности молитвенного поминовения усопших. Поэтому очень часто смерть близкого человека приводит в Церковь даже тех, для кого мнение Церкви никогда не являлось авторитетным во всех остальных вопросах их жизни.
Вообще, без веры в жизнь после смерти, поминать умерших – довольно бессмысленное занятие. В советский период истории нашей страны была такая традиция – почитать память погибших в Великой Отечественной Войне минутой молчания. Для атеистического государства это был очень логичный ритуал. Сердце человека требовало: “Поблагодари этих людей. За твое спокойное и мирное существование они отдали самое дорогое, что у них было – свою жизнь. Ты навсегда в долгу перед ними, поблагодари их”. Но разум возражал: “Как можно благодарить тех, кого нет? Какие слова можно сказать тому, кого не просто нет рядом с тобой – вообще нигде нет, как не было тебя самого до твоего рождения?”. К небытию бессмысленно обращаться с какими бы то ни было словами, здесь действительно остается одно только скорбное молчание. Как какое-то торжественное выражение неверующим человеком своего бессилия перед фактом смерти близких людей.
Для атеистического сознания возможны лишь бессловесные формы поминовения умерших, будь то минута молчания, или поминальная чарка – молча и не чокаясь.
Но если человек отказывается полагать, что его близкие, умирая, растворились без следа в мировом пространстве, если он верит, что они живы, и надеется на будущую встречу с ними (пускай даже после собственной смерти), тогда такому человеку для выражения своей надежды, веры и любви просто необходимы слова. И простого, брошенного походя “…все там будем” здесь уже явно недостаточно. Нужны другие слова – более точные и красивые, нужно понять – в чем смысл такого поминовения, нужно разобраться, наконец – что же происходит с человеком в этом самом загадочном “там”, где все мы, в конце концов, должны будем оказаться.

Чего боятся верующие?

Армянский поэт X века Григор Нарекаци (почитаемый в Армении как святой) писал:
Мне ведомо, что близок день Суда
И на Суде нас уличат во многом…
Но Божий Суд не есть ли
встреча с Богом?
Где будет Суд? Я поспешу туда!
Никто на свете не может предсказать с полной уверенностью посмертную участь того или иного человека. Но Церковь с уверенностью говорит о неизбежном для всех людей событии: после смерти каждый из нас обязательно встретится с Богом.
А вот станет ли эта встреча для человека источником вечной радости, или окажется для него мучительной и невыносимой – зависит уже от того, как сам он прожил свою жизнь. Если он готовил себя к этой важной встрече, стремился к ней, если всю жизнь главным критерием оценки своих поступков, слов и даже мыслей для него был вопрос: “А понравится ли это Богу?”, то умирать такому человеку уже не очень и страшно. Нет, конечно, предстоящая встреча с Господом вызывает в его сердце волнение и трепет. Он лучше, чем кто-либо, знает, как часто его стремление жить праведно разбивалось о его же собственную лень, жадность, тщеславие, насколько неудачной была почти каждая его попытка сделать что-то ради Бога, а не ради собственных страстей и капризов. Но он знает также и другое. Пытаясь жить по заповедям Божьим, он с удивлением и радостью увидал, что Бог любит его даже таким слабым и несовершенным, не способным, по сути, ни на что доброе. Это реальное переживание Божьей любви – главная, самая дорогая ценность в жизни каждого верующего человека. Он научился видеть, с какой трогательной заботой и вниманием участвовал Господь в его земной жизни. И ему кажется нелепым даже предположить, что после смерти Бог отвернется от него и сменит эту любовь на бездушную и холодную справедливость. Верующего человека волнует совсем другой вопрос: “А не отвернусь ли я сам от Бога при встрече? Не окажется ли вдруг, что для меня есть на свете что-то более дорогое, чем Бог?” Вот этого верующий человек боится по-настоящему. Но такой страх растворен надеждой. Бог, восполняющий наши недостатки и помогающий нам в земной жизни, может и после нашей смерти восполнить нашу немощь Своим Всемогуществом. Именно о таком христианском отношении к себе и к Богу говорил Борис Гребенщиков в одной из своих ранних песен:
…Но мы идем вслепую
в странных местах,
И все, что есть у нас, это –
радость и страх.
Страх за то, что мы хуже,
чем можем
И радость о том, что все
в Надежных Руках.

Заблудившийся летчик

Отвернувшись от света, мы рискуем оказаться во тьме собственной тени. Если человек сделал главным содержанием своей жизни не стремление измениться к лучшему, не подготовку к этой посмертной встрече со своим Создателем, если он разменял свою жизнь на дешевые или дорогие развлечения, на упоение властью, деньгами или собственной гениальностью, тогда у него возникают серьезные проблемы. Не научившись любить Бога, не увидав Его любви к себе при жизни, наглухо замкнувшись в скорлупу собственных страстей и желаний, человек не сможет и не захочет быть с Богом и после своей смерти.
Грех ведь тем и страшен, что наслаждаться им человек может, лишь пока он жив. Назначение души – управлять телом, и только в их совокупном существовании человек может полноценно жить, действовать и изменять себя как в лучшую, так и в худшую сторону. Смерть отнимает тело у души и делает ее неспособной к какому либо действию, а значит и – к изменению. Душа не может больше ни грешить, ни каяться; и, какой она стала к моменту смерти человека, такой и пребудет в вечности. Чтобы это было понятнее, можно представить, что наша жизнь – авиарейс, тело – самолет, а душа — летчик, который знает, что запас топлива у него ограничен и позволяет пролететь, скажем, пять тысяч километров до пункта назначения. Если он не теряет связь с диспетчером и держит верный курс, то несмотря на нелетную погоду, плохое самочувствие и неполадки в двигателе, он все же дотянет до аэродрома. Или совершит аварийную посадку где-нибудь неподалеку, так что спасатели легко смогут его отыскать. Но когда летчик летит наобум, куда глаза глядят, без ориентиров и целей и даже не задумывается, что с ним будет и где он окажется, когда в баках кончится горючее… Скорее всего, такой горе-пилот окончательно заблудится, приземлится совсем уж невесть где, да там и сгинет без вести, потому что непонятно где искать того, кто летел неизвестно куда. А пешком ему оттуда уже не выбраться.
Господь сказал об этом предельно ясно: “В чем застану, в том и сужу”. Это вовсе не означает, будто Богу безразлично, что там с человеком было перед смертью, и в каком состоянии он умер. Наоборот, Церковь говорит, что Господь призывает человека на суд в самый благоприятный для его посмертной участи момент. Каждый из нас умирает либо на пике своего духовного развития, либо когда Бог видит, что дальнейшая жизнь будет изменять его душу только в худшую сторону. А вот взять правильный курс и вывести себя на этот свой духовный максимум – человек должен уже сам. И никто за него не сможет проделать эту работу, даже Бог.
Но что же могут сделать близкие для такого потерявшегося летчика, чем они могут помочь ему? Они могут многое – раскалить докрасна телефон начальника аэродрома, до которого не смог долететь пропавший пилот, засыпать письмами министерство, стучать кулаками по столу в различных кабинетах и – требовать, требовать, требовать организации новых спасательных и поисковых экспедиций. Право на такую настойчивость дает им любовь к пропавшему.
А наша любовь заставляет нас обращаться к Богу с просьбами о прощении грехов наших близких и об упокоении их “со святыми”. В этом и заключается один из смыслов молитвенного поминовения усопших в Православной Церкви.

Мамина рука

Святитель Игнатий Брянчанинов называл существование души в аду – бытием без бытия, странной формой жизни в отсутствие жизни. Эту неспособность грешной души к действию мы все, как ни странно, в разной мере испытали уже сейчас, при жизни. Наверное, любой человек хотя бы однажды переживал состояние глубокой депрессии, уныния. Когда лежишь на диване, отвернувшись к стене, и никого не хочешь ни видеть, ни слышать. Когда даже солнечный свет мешает жить, и ты бежишь от него, задергиваешь шторы, укрываешься с головой одеялом только чтобы не видеть мрака, овладевшего твоей душой. Ты еще не умер, но сил и желания жить дальше у тебя уже нет, и кажется, что так теперь будет всегда. И тут в твою темную комнату войдет мама. Она не будет спрашивать, что с тобой случилось и даже не станет тебя утешать. Она просто сядет на краешек дивана, возьмет тебя за руку, погладит по голове, начнет говорить о чем-то совсем неважном ни для нее, ни для тебя… В общем, не сделает ничего особенного. Но ты вдруг почувствуешь, что черный мешок уныния, в котором ты провел несколько дней, расползается по швам, и ты снова способен жить.
Оказывается, любовь позволяет нам делиться с близкими самым главным – жизненной силой, самой возможностью бытия. На этом принципе Церковь и основывает необходимость поминовения усопших, и возможность изменения посмертной участи тех, кого мы любим и за кого молимся. Да, душа после смерти не может сама изменить себя. Но она может измениться благодаря усилиям тех, кто остался на земле и помнит о ней. Дело в том, что Церковь – это не просто формальное объединение людей, верующих в Бога. Христиане составляют в Церкви единый организм, в котором состояние одного органа определяет самочувствие всех остальных. Все мы живые клеточки живого Тела Христова. Апостол Павел написал об этом удивительные слова: “…Вы – тело Христово, а порознь – члены”, еще: “Не может глаз сказать руке: ты мне не надобна; или так же голова ногам: вы мне не нужны”. Физическая смерть не отрывает человека от Тела Христова. Но те духовные болезни, которые он не долечил при жизни, теперь излечимы только усилием всего организма, сам для себя он уже ничего сделать не в состоянии.
Как же один человек может духовно помочь другому, тем более – усопшему? Точно так же, как в организме одна клетка помогает другой, пораженной заболеванием. Чтобы подавить воспалительный процесс в одной части тела, организм включает иммунные процессы, которые все силы организма бросают на борьбу с заболеванием. Здоровые клетки берут на себя дополнительную нагрузку, чтобы помочь больным. Так, на войне бойцы не бросают раненого товарища, а бережно выносят его из-под огня, рискуя при этом собой. Так в походе груз подвернувшего ногу человека распределяется на всех.
Но помочь больному может только здоровый. Это главный принцип духовной помощи. В этом суть молитвы за другого человека, живого или усопшего – неважно. Для того чтобы помочь ближнему, мы сами должны заняться своим духовным здоровьем, чтобы иметь возможность поделиться им с любимым человеком. Предположим, наш ближний был при жизни гневлив, любил злословить, пьянствовал и чревоугодничал, был жадным. Значит, мы должны научиться воздерживаться от гнева, удерживать свой язык от злых речей, соблюдать посты, раздавать милостыню и т.д. Проще говоря, нужно самому начать жить по-христиански и тем самым получить возможность делиться этой жизнью с нашими усопшими через молитву. Любовь реализует себя в жертве. И если наше поминовение будет основано на таком христианском самоотвержении, оно станет для души умершего человека тем самым прикосновением любви, которое способно влить в него часть нашей жизни во Христе.

Богатый родственник

В разговоре о поминовении усопших очень часто упускается важный вопрос: а кому, собственно, больше нужно такое поминовение – им, или нам самим? Было бы бесконечной самонадеянностью и дерзостью утверждать, что некто из наших умерших близких попал в ад, нуждается в помощи и его необходимо вымаливать. У христиан есть заповедь не судить ближнего при жизни. Тем более нелепо выносить приговор тому, кто уже окончил свое земное странствие и предстал перед судом Божиим. Мы можем беспокоиться за него, как родители беспокоятся за сына, уехавшего учиться в далекий город. Но мы не должны забывать, что у нас есть в этом городе богатый и любящий нас родственник. Причем, не просто богатый – он в этом городе самое главное лицо и решает там все вопросы, чего бы они ни касались. И мы не должны рвать себе сердце переживаниями – этот родственник позаботится о нашем сыне гораздо лучше, чем мы сами. Но эта забота не мешает нам посылать ему письма, посылки со всякими вкусностями и деньги на карманные расходы. Сын может ни в чем не нуждаться, но наш богатый родственник очень деликатен, он не лишает нас возможности проявлять свою любовь подобным образом. И когда мы звоним и просим его: “Ты, уж не оставляй там нашего мальчика, пожалуйста! Присматривай за ним, помогай, а то мы тут волнуемся!”, это совсем не означает, что без нашего звонка сын остался бы без поддержки и внимания. Просто мы любим его, а он уехал и теперь далеко. И что мы можем сделать еще, чтобы выразить свою любовь и заботу? Только звонить и слать письма с посылками. Так и молитва ко Христу за наших усопших нужна нам самим не меньше, чем тем, о ком мы молимся.
Потому что у всех нас есть такой богатый родственник. Это – Христос, Который и вочеловечился для того, чтобы сделать нас Своими родственниками по плоти. А родственников не судят беспристрастно, их судят – с любовью. Его суд – не наш суд. Достаточно вспомнить, сколько раз в Евангелии Христос оправдывает и защищает тех, кого люди осудили, причем из самых справедливых соображений.

Наши мертвые нас не оставят в беде…

Бывает, что уехавший сын сам отправляет родителям богатые посылки и переводы. В истории Церкви немало примеров, когда молитвенное общение с усопшими помогало живущим решить свои земные проблемы. Вот несколько примеров.
У одного священника умерла жена, которую он очень любил. Горечь утраты оказалась для него непосильной, и он начал пить. Каждый день он поминал ее в своих молитвах, но все глубже и глубже погружался в трясину алкоголизма. Однажды к этому священнику пришла прихожанка и рассказала, что во сне к ней явилась его умершая жена и сказала: “Налей мне водки”. “Но ведь ты же никогда не пила при жизни”, – удивилась прихожанка. “Мой муж приучил меня к этому своим нынешним пьянством”, – отвечала умершая.
Этот рассказ настолько потряс священника, что он навсегда бросил пить. Впоследствии он принял монашество. Скончался в сане епископа. Звали его – Владыка Василий (Родзянко).
Другой случай. Студент духовной академии шел на экзамен, недостаточно хорошо зная материал. В коридоре на стене висели портреты ученых и богословов, в разные годы преподававших в академии. Студент молитвенно обратился к одному из давно почивших преподавателей, с просьбой – помочь ему сдать экзамен. И на всю жизнь запомнил, насколько явной была эта помощь. Экзамен он сдал на “отлично”, все время ощущая спокойную, доброжелательную поддержку того, к кому он обратился. Студент тоже стал монахом, а потом – епископом. Это – владыка Евлогий, архиепископ Владимирский и Суздальский. А на портрете был изображен преподаватель МДА митрополит Филарет (Дроздов), впоследствии, канонизированный как Святитель Филарет Московский (кстати, историю эту владыка Евлогий рассказал, когда Синод собирал материалы для канонизации свт. Филарета).
Удивительный случай молитвенного общения с усопшими описывает митрополит Сурожский Антоний. Однажды к нему обратился человек, который во время войны случайно застрелил любимую девушку, свою невесту. Одним выстрелом он разрушил все, о чем они так много вместе мечтали. Счастливую жизнь после войны, рождение детей, учебу, любимую работу… Все это он отнял не у кого-то, а у самого близкого и дорогого человека на земле. Этот несчастный прожил долгую жизнь, многократно каялся в своем грехе перед священниками на исповеди, над ним читали разрешительную молитву, но ничего не помогало. Чувство вины не уходило, хотя со времени того злополучного выстрела прошло почти шестьдесят лет. И Владыка Антоний дал ему неожиданный совет. Он сказал: “Вы просили прощения у Бога, которому не причинили вреда, каялись перед священниками, которых не убивали. Попробуйте теперь попросить прощения у самой этой девушки. Расскажите ей о своих страданиях, и попросите, чтобы она сама помолилась за вас Господу”. Впоследствии этот человек прислал Владыке письмо, где рассказал, что сделал все, как он велел и ледяная заноза вины, сидевшая в его сердце долгие годы, наконец, растаяла. Молитва убитой им невесты оказалась сильнее его собственных молитв.
Да и сам митрополит Антоний рассказывал, как в трудные минуты своей жизни он обращался к своей усопшей маме с просьбой помолиться за него, и много раз получал ожидаемую помощь.
Когда-то Владимир Высоцкий пел: “…Наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие – как часовые”. Уходя из этой жизни, наши любимые становятся ближе к Господу и могут ходатайствовать за нас перед Ним. Поэтому мы и молимся святым, которые канонизированы Церковью. Но нельзя забывать, что святыми Церковь считает не только внесенных в святцы прославленных угодников Божиих. Святыми в Церкви названы все христиане, освящающиеся Пречистыми Телом и Кровью Христовыми в таинстве Евхаристии. И если наш близкий при жизни был членом Церкви, исповедовался и причащался святых Христовых Тайн, тогда у нас не может быть достаточных оснований считать, что после его смерти он нуждается в нашем поминовении более чем мы в его молитвах за нас. Святитель Киприан Карфагенский писал: “…Не должно оплакивать братьев наших, по зову Господа отрешающихся от настоящего века. Мы должны устремляться за ними любовью, но никак не сетовать за них: не должны одевать траурных одежд, когда они уже облеклись в белые ризы”.

Слезы, летящие к небу

Чувства, которые мы испытываем, когда умирает любимый человек, прекрасно выразил в своей “Балладе о прокуренном вагоне” поэт Александр Кочетков.
Как больно, милая, как странно
Срастясь листвой, сплетясь корнями
Как больно, милая, как странно
Раздваиваться под пилой…
Не зарастет на сердце рана,
Прольется чистыми слезами
Не зарастет на сердце рана,
Прольется пламенной смолой…
Смерть всегда покушается на самое дорогое – на единство нашей любви. Она пытается оторвать от нас тех, кто делил с нами горести и невзгоды, кто наполнял нашу жизнь смыслом и радостью. Мы давно срослись с ними, они стали неотделимой частью нас самих. И теперь, молясь за усопших, мы протестуем, мы просто отказываемся признать законность этого разделения любимых людей на живых и мертвых. Бог не создавал смерти, и она не имеет ни силы, ни права на наших близких, потому что у Бога – все живы.
Огоньки свечей, которые мы зажигаем на панихиде, напоминают по форме слезы. Но слеза капает на землю, а пламя свечи всегда стремится вверх. Мы хороним наших близких в могилы, а сердца свои устремляем в небеса, ко Христу и просим Его, чтобы Он позаботился о тех, кто нам так дорог. А они, быть может, просят Бога позаботиться здесь о нас. Это единство взаимной любви во Христе умерших и живых людей и есть – Церковь Христова.
В том же стихотворении Александра Кочеткова есть еще такие слова:
С любимыми не расставайтесь,
С любимыми не расставайтесь,
С любимыми не расставайтесь,
Всей кровью прорастайте в них!
Православные христиане не расстаются со своими любимыми даже после их смерти. Каждый день, поминая усопших в своих утренних и вечерних молитвах, мы вписываем их в круг нашей жизни. Как если бы они вдруг уехали в далекий край, и мы просто давно их не видели. Но при этом мы надеемся, мы очень верим, что когда-нибудь обязательно встретимся с теми, кого мы так любим, и кто так любит нас…
Потому что всех нас любит Бог.