Евангелие о Страшном Суде
Великий пост — совершенно неповторимый период в церковном году. Каждый день, каждая служба наполнены особым смыслом. Важнейшее место занимают евангельские чтения воскресных дней поста и подготовительных недель. Евангелие третьей подготовительной недели — о Страшном суде — читали журналист Марина Ахмедова и Александр Ткаченко, писатель, психолог и постоянный автор «Фомы».
Евангелие от Матфея, 106 зач., XXV, 31-46.
Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую…
Марина Ахмедова:
Говорится – «Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся перед ним все народы».
Возможно, это от богатого воображения, а, может быть, от того, что живу во времена до пришествия, когда можно увидеть почти все, пусть находясь за тысячи километров от события, но я представляю первые строчки этого послания – буквально: вижу большой светящийся престол. И тогда у меня возникает первый вопрос. Если слава – это то, из чего будет сформирован престол для пришедшего, то на земле ее должно оставаться достаточно для того, чтобы престол из нее был слеплен. То есть, возможно, пришествие состоится до того, как вера в славу Сына Человеческого будет утрачена настолько, что не хватит оставшейся славы егона престол.И если кто-то теперь замечает, как вера уходит из народов совсем или заменяется религиозной имитацией, то можно насторожиться – пришествие грядет. Ведь не может допустить Сын Человеческий своего прихода в тот момент, когда на земле не останется Ему славы, и будет не на что сесть, и придется вершить суд стоя.
И вот этот момент – стоя Он будет вершить суд или сидя – самый важный для моего осознания этого отрывка. Он определяет все – каковым в моем сознании удержится Христос до пришествия, права ли я, любя его так, как люблю сейчас – пока он еще не совершил суд. Он должен сидеть. Мне бы и сейчас не хотелось жить в мире, где Он, совершая суд, будет стоять. Стоят – неумолимые судьи, слепые, будто беспристрастные, справедливые, но не добрые.Это мы знаем из наших человеческих судов. По контрасту, Судья Небесный, совершая свой суд над народами должен сидеть, иначе мне – человеку, живущему в ожидании суда – сложно будет наделить в своем воображении Небесного Судью добротой и умолимостью. Да, мне очень хочется, чтобы в день Страшного Суда Сын Человеческий был умолим. Не для того, чтобы до пришествия можно было грешить, а для того, чтобы овцы могли попросить за козлов.
«И отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов, и поставит овец по правую сторону, а козлов – по левую».
Я вижу картину – в которой люди бредут к этому сияющему престолу, составленному из солнечных лучей, выглянувших из душ тех, кто сохранял веру в Христа, и устремившихся к нему, чтобыдобавить свою лепту в престол, едва только нога Сына Человеческого снова ступила на землю. Я могла бы представить и другую картину – эти лучи, не теряя связи с душами, тянутся нитями к престолу, и так Он знает, кого поставить по левую сторону, а кого – по-правую. Но лично мне, не хотелось бы верить в такую простоту Христа, в то, что правые для него – те, кто верил в него, а левые – те, кто нет. Тогда я рассмотрю ситуацию по-другому.
И тут Он говорит:
«Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал я, и вы дали Мне есть, жаждал, и вы напоили Меня, был наг, и вы одели Меня, был болен, и вы посетили Меня, в темнице был, и вы пришли ко Мне».
Но почему – спрашиваю себя я – после Страшного Суда все должно измениться? Почему Иисус должен стать другим? Вот он отвечает овцам, не помнящим тех моментов, когда они кормили, поили, одевали и навещали в темнице именно Его – «Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали мне». Но значит ли это, что теперь, когда нога Сына Человеческого ступила с неба на землю, люди и в первую очередь Он сам, должны будет отказаться от сострадания, и овцы безропотно отпустят виноватых козлов в огонь вечный? «Боже, — хочу спросить я, — а что же такого непрощаемого сделали эти козлы, если будут печься теперь вечно? А что сделали овцы, раз страх запечатал им рот, и они не подали свои голоса не в защиту козлов, а в просьбу о помиловании?».
Страх – вот значит то единственное чувство, которое поглотит толпу, выстроившуюся у престола. Оно не то, что будет преобладать, оно высосет все другое из людей, спечет им рты, участит дыхание, усушит языки. Выпьет всю воду из земле, оставит ее сухой, чтобы пыль с нее могла снова обнять стопы Христа, забывшего уже земную жизнь свою, в которой он говорил о любви к ближнему своему. И мне не понять – почему в день Страшного Суда надо от этих Его слов отказаться и принять какого-то другого сурового, несущего страх Христа?
И почему людей поделили на овец и козлов, не оставив других вариантов? Неужели для того, чтобы войти в Царство, нужно быть только кротким и не ведать, что совершаешь добро для Него лично, просто помогая малым сим? То есть совершая добро малым сим, я не должна ведать, что тем самым прокладываю себе дорогу в Царство? Но ведь предупреждение людям об этом людям было давно, Евангелие имеется, и в этом смысле, в чем ценность добра, совершаемого по отношению к малым сим, если в нем есть корысть – оказаться в Царстве уготованном? Не ценнее ли то добро, которое ограничивается малыми сими и не имеет расчета на Царство? Но такое добро в чистом виде, сострадание ради сострадания, скажем прямо, имеет больше возможностей совершиться в отсутствие веры в Бога и в воздаяние. И тут мы возвращаемся к славе, из которой будет слеплен престол. Ее будет недостаточно, если человек сосредоточится на сострадании к другому человеку, не проходя этим состраданием через Божественные инстанции и надежды на Царство. И чем больше таких людей – не овец и козлов, совершающих добро для людей, забыв о Боге – тем ближе день суда? Но почему же о них, об этих людях в послании ни слова? В какую сторону их отведут?
Впрочем, есть вариант ответа на последние вопросы, и, может быть, намек на него и содержится в этом отрывке из Евангелие – настоящее добро и сострадание невозможны без прохождения через вышеупомянутые Божественные инстанции, без надежды на Царство. Ведь если людей в толпе к престолу сковывает страх, значит, они сами себя не идентифицируют, и овцы боятся, что они – козлы, а козлы рассчитывают на то, что они – овцы. Следовательно, овцы не ведая о своей правости, считают добро, совершенное для малых сих недостаточным и не заслуживающим Царства уготованного.
Тогда кто эти овцы – верующие во славу Сына Человеческого или не читавшие Евангелие, раз не учли предупреждения о Царстве? Невнимательные праведники или корыстно верующие? Сколько их сейчас вокруг меня? Знаю ли я таких? И как смогут они наслаждаться Царством, зная, что козлы спекаются в страданиях? Тогда что это за Царство беспамятства? Там ли был Иисус после распятия, ожидая нового сошествия? И почему ж, воссев на престол, Он сделался стол суров и неумолим?
И вот читая Евангелие от Матфея – я, пока еще не усохшим от страха языком, постоянно спрашиваю про себя – «Где ты был, Иисус? И что там с тобой делали?».
Александр Ткаченко:
Когда я только пришел в Церковь, мысли о Страшном Суде у меня были совсем простые: нужно постараться жить так, чтобы на этом Суде не оказаться на стороне осужденных. Но потом, чем больше я читал духовной литературы, тем яснее понимал, что шансов на это у меня совсем немного. Если уж великие подвижники перед самой своей кончиной говорили, что не положили даже начала покаянию, на что могу рассчитывать я, со своей никудышней жизнью?
Это были очень грустные мысли, жить с ними было тяжело и безрадостно. Видимо, нечто подобное переживали и другие люди моего поколения. Во всяком случае, примерно лет пятнадцать назад в церковной публицистике наметилась и стала довольно популярной тенденция, которую можно было бы обозначить словами переиначенной детской песенки:
«Нам не страшен страшный суд, страшный суд, страшный суд».
Появились статьи, в которых говорилось, что двери ада могут быть заперты только изнутри, и что в геенну огненную люди идут исключительно по собственной воле. Страшный суд парадоксальным образом для многих вдруг перестал быть страшным. Ну, или скажем так – перестал быть страшным настолько, чтобы всерьез относиться к нему именно как – к суду Божьему.
Наверное, это была такая коллективная попытка избавиться от навязчивого чувства собственной обреченности. В дальнейшем она породила целый шквал сетевых споров на тему: « — Спасутся ли все люди без исключения, или же спасение – удел избранных, а большинство людей будут осуждены на вечные муки?»
Эти споры продолжаются по сей день, хотя и с меньшим накалом. Каждая из сторон приводит свои аргументы, цитаты святых, богословские тезисы. И, на мой взгляд, как те, так и другие уходят в этой полемике от главного для каждого из нас вопроса: — А спасусь ли я сам?
Первые, прячась от собственного страха, растворяют этот вопрос во всеобщем спасении. Вторые уповают на погибель грешников так, будто именно в этом и заключается Благая Весть. И, судя по риторике, себя погибающими отнюдь не считают. Иначе, наверное, всю энергию таких споров перевели бы на заботу о спасении собственном.
Возможно, кому-то мои слова покажутся странными, но для меня теперь не таким уж и важным представляется любое рассуждение на тему – спасутся ли все, или нет. Куда более значимым стал другой вопрос – могу ли я погубить себя собственными грехами? Ответ на него вижу только один – да, могу, увы.
Бог всех любит и желает спасения всем людям, но я могу погибнуть! Не какие-то абстрактные еретики, язычники или атеисты, а я – верующий, крещеный человек, могу услышать на Суде Божьем эти страшные слова – иди от Меня, проклятый, в огонь вечный.
И что мне будет проку от того, что Бог есть любовь и только любовь, если сама же эта Божественная любовь и станет для меня обличением моей черствости, жестокости, корыстного и безразличного отношения к другим людям? Что хорошего ждет меня в аду, даже если я, действительно, сам запру его изнутри?
Евангелие от Матфея, 106 зач., XXV, 31-46.
Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую…
Марина Ахмедова:
Говорится – «Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся перед ним все народы».
Возможно, это от богатого воображения, а, может быть, от того, что живу во времена до пришествия, когда можно увидеть почти все, пусть находясь за тысячи километров от события, но я представляю первые строчки этого послания – буквально: вижу большой светящийся престол. И тогда у меня возникает первый вопрос. Если слава – это то, из чего будет сформирован престол для пришедшего, то на земле ее должно оставаться достаточно для того, чтобы престол из нее был слеплен. То есть, возможно, пришествие состоится до того, как вера в славу Сына Человеческого будет утрачена настолько, что не хватит оставшейся славы егона престол.И если кто-то теперь замечает, как вера уходит из народов совсем или заменяется религиозной имитацией, то можно насторожиться – пришествие грядет. Ведь не может допустить Сын Человеческий своего прихода в тот момент, когда на земле не останется Ему славы, и будет не на что сесть, и придется вершить суд стоя.
И вот этот момент – стоя Он будет вершить суд или сидя – самый важный для моего осознания этого отрывка. Он определяет все – каковым в моем сознании удержится Христос до пришествия, права ли я, любя его так, как люблю сейчас – пока он еще не совершил суд. Он должен сидеть. Мне бы и сейчас не хотелось жить в мире, где Он, совершая суд, будет стоять. Стоят – неумолимые судьи, слепые, будто беспристрастные, справедливые, но не добрые.Это мы знаем из наших человеческих судов. По контрасту, Судья Небесный, совершая свой суд над народами должен сидеть, иначе мне – человеку, живущему в ожидании суда – сложно будет наделить в своем воображении Небесного Судью добротой и умолимостью. Да, мне очень хочется, чтобы в день Страшного Суда Сын Человеческий был умолим. Не для того, чтобы до пришествия можно было грешить, а для того, чтобы овцы могли попросить за козлов.
«И отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов, и поставит овец по правую сторону, а козлов – по левую».
Я вижу картину – в которой люди бредут к этому сияющему престолу, составленному из солнечных лучей, выглянувших из душ тех, кто сохранял веру в Христа, и устремившихся к нему, чтобыдобавить свою лепту в престол, едва только нога Сына Человеческого снова ступила на землю. Я могла бы представить и другую картину – эти лучи, не теряя связи с душами, тянутся нитями к престолу, и так Он знает, кого поставить по левую сторону, а кого – по-правую. Но лично мне, не хотелось бы верить в такую простоту Христа, в то, что правые для него – те, кто верил в него, а левые – те, кто нет. Тогда я рассмотрю ситуацию по-другому.
И тут Он говорит:
«Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал я, и вы дали Мне есть, жаждал, и вы напоили Меня, был наг, и вы одели Меня, был болен, и вы посетили Меня, в темнице был, и вы пришли ко Мне».
Но почему – спрашиваю себя я – после Страшного Суда все должно измениться? Почему Иисус должен стать другим? Вот он отвечает овцам, не помнящим тех моментов, когда они кормили, поили, одевали и навещали в темнице именно Его – «Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали мне». Но значит ли это, что теперь, когда нога Сына Человеческого ступила с неба на землю, люди и в первую очередь Он сам, должны будет отказаться от сострадания, и овцы безропотно отпустят виноватых козлов в огонь вечный? «Боже, — хочу спросить я, — а что же такого непрощаемого сделали эти козлы, если будут печься теперь вечно? А что сделали овцы, раз страх запечатал им рот, и они не подали свои голоса не в защиту козлов, а в просьбу о помиловании?».
Страх – вот значит то единственное чувство, которое поглотит толпу, выстроившуюся у престола. Оно не то, что будет преобладать, оно высосет все другое из людей, спечет им рты, участит дыхание, усушит языки. Выпьет всю воду из земле, оставит ее сухой, чтобы пыль с нее могла снова обнять стопы Христа, забывшего уже земную жизнь свою, в которой он говорил о любви к ближнему своему. И мне не понять – почему в день Страшного Суда надо от этих Его слов отказаться и принять какого-то другого сурового, несущего страх Христа?
И почему людей поделили на овец и козлов, не оставив других вариантов? Неужели для того, чтобы войти в Царство, нужно быть только кротким и не ведать, что совершаешь добро для Него лично, просто помогая малым сим? То есть совершая добро малым сим, я не должна ведать, что тем самым прокладываю себе дорогу в Царство? Но ведь предупреждение людям об этом людям было давно, Евангелие имеется, и в этом смысле, в чем ценность добра, совершаемого по отношению к малым сим, если в нем есть корысть – оказаться в Царстве уготованном? Не ценнее ли то добро, которое ограничивается малыми сими и не имеет расчета на Царство? Но такое добро в чистом виде, сострадание ради сострадания, скажем прямо, имеет больше возможностей совершиться в отсутствие веры в Бога и в воздаяние. И тут мы возвращаемся к славе, из которой будет слеплен престол. Ее будет недостаточно, если человек сосредоточится на сострадании к другому человеку, не проходя этим состраданием через Божественные инстанции и надежды на Царство. И чем больше таких людей – не овец и козлов, совершающих добро для людей, забыв о Боге – тем ближе день суда? Но почему же о них, об этих людях в послании ни слова? В какую сторону их отведут?
Впрочем, есть вариант ответа на последние вопросы, и, может быть, намек на него и содержится в этом отрывке из Евангелие – настоящее добро и сострадание невозможны без прохождения через вышеупомянутые Божественные инстанции, без надежды на Царство. Ведь если людей в толпе к престолу сковывает страх, значит, они сами себя не идентифицируют, и овцы боятся, что они – козлы, а козлы рассчитывают на то, что они – овцы. Следовательно, овцы не ведая о своей правости, считают добро, совершенное для малых сих недостаточным и не заслуживающим Царства уготованного.
Тогда кто эти овцы – верующие во славу Сына Человеческого или не читавшие Евангелие, раз не учли предупреждения о Царстве? Невнимательные праведники или корыстно верующие? Сколько их сейчас вокруг меня? Знаю ли я таких? И как смогут они наслаждаться Царством, зная, что козлы спекаются в страданиях? Тогда что это за Царство беспамятства? Там ли был Иисус после распятия, ожидая нового сошествия? И почему ж, воссев на престол, Он сделался стол суров и неумолим?
И вот читая Евангелие от Матфея – я, пока еще не усохшим от страха языком, постоянно спрашиваю про себя – «Где ты был, Иисус? И что там с тобой делали?».
Александр Ткаченко:
Когда я только пришел в Церковь, мысли о Страшном Суде у меня были совсем простые: нужно постараться жить так, чтобы на этом Суде не оказаться на стороне осужденных. Но потом, чем больше я читал духовной литературы, тем яснее понимал, что шансов на это у меня совсем немного. Если уж великие подвижники перед самой своей кончиной говорили, что не положили даже начала покаянию, на что могу рассчитывать я, со своей никудышней жизнью?
Это были очень грустные мысли, жить с ними было тяжело и безрадостно. Видимо, нечто подобное переживали и другие люди моего поколения. Во всяком случае, примерно лет пятнадцать назад в церковной публицистике наметилась и стала довольно популярной тенденция, которую можно было бы обозначить словами переиначенной детской песенки:
«Нам не страшен страшный суд, страшный суд, страшный суд».
Появились статьи, в которых говорилось, что двери ада могут быть заперты только изнутри, и что в геенну огненную люди идут исключительно по собственной воле. Страшный суд парадоксальным образом для многих вдруг перестал быть страшным. Ну, или скажем так – перестал быть страшным настолько, чтобы всерьез относиться к нему именно как – к суду Божьему.
Наверное, это была такая коллективная попытка избавиться от навязчивого чувства собственной обреченности. В дальнейшем она породила целый шквал сетевых споров на тему: « — Спасутся ли все люди без исключения, или же спасение – удел избранных, а большинство людей будут осуждены на вечные муки?»
Эти споры продолжаются по сей день, хотя и с меньшим накалом. Каждая из сторон приводит свои аргументы, цитаты святых, богословские тезисы. И, на мой взгляд, как те, так и другие уходят в этой полемике от главного для каждого из нас вопроса: — А спасусь ли я сам?
Первые, прячась от собственного страха, растворяют этот вопрос во всеобщем спасении. Вторые уповают на погибель грешников так, будто именно в этом и заключается Благая Весть. И, судя по риторике, себя погибающими отнюдь не считают. Иначе, наверное, всю энергию таких споров перевели бы на заботу о спасении собственном.
Возможно, кому-то мои слова покажутся странными, но для меня теперь не таким уж и важным представляется любое рассуждение на тему – спасутся ли все, или нет. Куда более значимым стал другой вопрос – могу ли я погубить себя собственными грехами? Ответ на него вижу только один – да, могу, увы.
Бог всех любит и желает спасения всем людям, но я могу погибнуть! Не какие-то абстрактные еретики, язычники или атеисты, а я – верующий, крещеный человек, могу услышать на Суде Божьем эти страшные слова – иди от Меня, проклятый, в огонь вечный.
И что мне будет проку от того, что Бог есть любовь и только любовь, если сама же эта Божественная любовь и станет для меня обличением моей черствости, жестокости, корыстного и безразличного отношения к другим людям? Что хорошего ждет меня в аду, даже если я, действительно, сам запру его изнутри?
-
Верующая
- 1
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
0
Не суди, да не судим будешь. Кто знает мудрость Господа? Осуждая не спасешься. Познай Слово. Любовь и Истина есть Путь и Жизнь.
- ↓
0
Администрация, смотрите пожалуйста за тем что рядом о слове Божьем находятся похабные рекламы. Неужели нет ничего человеческого?
- ↓
0
Что то заумно-тупоголовое вышло из под пера этих недоумков, аж тошно читать эту галиматью, позорящую ВСЕВЫШНЕГО.
- ↓
