В Рождественский пост нужно перекрыть кран скорби

«Пост – предпразднство, потому что он – не только ожидание праздника, не всего лишь приготовление к нему, но его приготовление. Это как застолье, которое начинается с того, что наводят чистоту, украшают помещение, готовят пищу и еще в отсутствие гостей начинают накрывать на стол.» Протоиерей Игорь Прекуп о Рождественском посте.

Пост – это не только ожидание праздника

Протоиерей Игорь Прекуп
Пост – это предпразднство. Да, вот так. Любой. Даже еженедельные среда и пятница – это ведь вкрапления Великого поста, сопровождающие нас в течение года, трезвящие нас, укрепляющие в ожидании Воскресения – праздника, который повторяется еженедельно, как вкрапления Пасхи – Светлого Христова Воскресения, празднуемого нами на пути ко Всеобщему Воскресению мертвых. Всякий пост – не самоцель, а средство приготовления к празднику Жизни.
Пост – предпразднство, потому что он – не только ожидание праздника, не всего лишь приготовление к нему, но его приготовление. Это как застолье, которое начинается с того, что наводят чистоту, украшают помещение, готовят пищу и еще в отсутствие гостей начинают накрывать на стол.
«…Если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин. 12; 24). Пост – это умирание для мира… дающее место жизни для Царства Божиего. Именно так: не само по себе умирание, и уж всяко не самоумерщвление, а отделение, открепление и, простите за каламбур, отмирание от мира сего, высвобождающее душу для дыхания вечной жизни. Господь объясняет Апостолам смысл Своей крестной смерти через образ посеянного зерна, которое, если сохранится, то останется само по себе, тем же, чем оно было, но не более, а если умрет или, попросту говоря, сгниет, вот тогда оно прозябнет и умножится в колосе.
Господь говорил о Своей смерти, как о необходимом условии распространения не только Своего учения, но самого Себя. Ведь Церковь Христова – Его Тело. За крестной смертью последовало Воскресение и Пятидесятница, когда Бог «в соединение вся призва» (кондак праздника) – всех, весь мир, тот самый, который «весь… лежит во зле» (1 Ин. 5; 19), и который Бог так возлюбил, «что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него» (Ин. 3; 16, 17), потому и радуемся мы Рождеству Христову… Но ведь спасение-то наше – через Его страдания и смерть! И через наше единение с Ним – не только в молитве, не только в Таинствах, но и в том, через что прошел Он – через сораспятие Ему.
Что дает радость в ГосподеПуть Христа к вознесению одесную Отца пролегает через Голгофу и Гроб; путь христианский в Небесное Отечество – через скорбь во Христе. Не только через скорбь, но и через нее тоже, причем с необходимостью, ибо «многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие» (Деян. 14; 22). Разница только в том, что степень ее терпимости, выносимости, преодолеваемости напрямую зависит от того, насколько страдалец приобщен радости во Христе. Скорбь необходима для спасения, а радость – чтобы не погибнуть от отчаяния в скорби.
«Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите» (1 Фес. 5; 16–18), – это к кому обращается Апостол? К мученикам. Впереди три века гонений, то ослабевающих, то вновь усиливающихся, три века! А он: «Радуйтесь!» Вот и филиппийцам он пишет: «Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь» (Фил. 4; 4). Это очень важное уточнение: «в Господе». Свт. Иоанн Златоуст сопоставляет повеление радоваться с заповедью «блаженны плачущие» (Мф. 5; 4) и не находит противоречия. Напротив, он замечает, что радость в Господе происходит от блаженного плача о грехах своих и чужих, потому что «оплакивающий и исповедующий свои неправды радуется. Иначе (сказать), можно плакать о грехах своих, а радоваться о Христе». По мнению свт. Иоанна Златоуста, смысл этих слов предельно прост: «…Ведите такую жизнь, чтобы радоваться». Что под этим понимать? – Не отказывать себе ни в чем? Наслаждаться жизнью, не отвлекаясь на «чужие проблемы»? Благословение на эгоизм? Ни в коем случае. Жить по совести, просвещенной Евангелием – вот, что дает радость в Господе.
«Радость в духе, – пишет свт. Феофан Затворник, – всегдашняя спутница христиан, и среди лишений произвольных, и среди страданий невольных». И продолжает:
«Как обличительно для вас отсутствие радости духовной! Ибо это несомненный знак: что наше христианство очень недостаточно, много в нем недостает. Больше всего радость сию подсекают земные надежды, и земные вкусы, – и то, что нет усердия на делание всякого встречающего добра: вяла жизнь, живем кое-как, переваливаемся с ноги на ногу».
Не злые языки, которые «страшнее пистолета», оказывается, лишают нас радости, не всевозможные превратности судьбы, не предательство и не подлость со стороны тех, кого мы любим, кем восхищаемся, не болезни и не лишения, не сама смерть даже, а… «земные надежды и земные вкусы». Понятно, что и всевозможные обстоятельства, и первое, и второе, и прочее из перечисленного, и еще многое можно добавить, что причиняет нам скорбь, из-за чего мы утрачиваем способность радоваться, но это все второстепенное. Это, скорее, не причина, а повод к беспросветной скорби. Прилепленность к «земле», миру сему – вот, что является главной причиной нашей неспособности радоваться в страданиях, невозможности скорби быть перекрытой радостью, которая «в Господе».

Жажда “бесполезного”

Так вот пост – время усиленного «отлипания» от зла, в котором лежит мир.
От зла не только в обыденном смысле: ненависти, лжи, зависти, воровства, разврата и т.п., но в смысле самого состояния погруженности в тленное: пусть где-то и возвышенное, но земное (горы, даже самые высокие – это все-таки земля) и преходящее по своей природе. Зло – не в самих преходящих ценностях, а в их противопоставлении ценностям вечным, попросту говоря, в противопоставлении временного вечному, в раболепстве тому, что «от мира сего». И безумие мира сего в том, что чем больше кто противопоставляет это раболепство свободе во Христе, тем он кажется свободней. Смеющий отстаивать традиционные ценности объявляется рабом предрассудков, а тот, кто «находит в себе силы и мужество» грешить напоказ, и добивается признания греха нормой – герой, «борец за свободу и права человека»…
Порабощаясь «земным надеждам, и земным вкусам», человек отказывается, образно говоря, стоять прямо, устремленным головой к небу, держа равновесие, земли же касаясь одними стопами. Он предпочитает лежать, т.е. всецело жить «по стихиям мира, а не по Христу» (Кол. 2; 8), прилепляясь миру сему – не миру как совокупности Божиего творения, увенчанному человеком, а миру как совокупности страстей; миру, чей князь – диавол; миру, как бы пытающемуся нанять Бога на службу (на какой угодно высокий пост, лишь бы Он служил исправно, обеспечивая «мир и безопасность»), но не желающему, чтобы Он царствовал в нас. Вот, в каком смысле «дружба с миром есть вражда против Бога» (Иак. 4; 4).
«Миром, – поясняет блж. Феофилакт Болгарский, – называет здесь всю вещественную жизнь как матерь тления, приобщающийся которой немедленно становится врагом Бога». Казалось бы, с какой стати?! Почему это приобщение материальным благам и к другим ценностям земной жизни делает человека врагом Божиим? Что, для спасения обязательно нищенствовать и отказывать себе в малейших удовольствиях? Разумеется, речь не об этом. Сколько угодно примеров святых, которые отнюдь не бедствовали в материальном отношении (взять, к примеру, того же св. Иоанна Кронштадтского). Подобные возмущенные голоса раздаются обычно из-за нежелания дочитывать до конца и вникать в смысл. Читаем дальше: «…ибо при рвении к бесполезному он небрежно и презрительно относится к предметам Божественным». Вот оно: не просто пользование благами земными, не само умение радоваться жизни порицается блж. Феофилактом, а «рвение к бесполезному», т.е. интенсивное стремление к благам, которые в аспекте вечности ни хороши, ни плохи, а «бесполезны».
Зло не в самом «бесполезном», а в алчбе и жажде этого «бесполезного» – его, а не правды Божией. Жажда «бесполезного» помрачает сознание, человек обо всем начинает судить в призме «бесполезных» ценностей, ставших для него мерилом смысла и качества жизни.
Отсюда и языческая по духу религиозность, рядящаяся в христианские ризы, отсюда и потребительское отношение к Богу, и попытки интерпретировать Его то ли как снабженца, то ли как политрука, то ли вообще, как «крышу» – кому, что надо, кто, в какой плоскости мыслит. Отсюда и непонимание сути поста, и крайности – от пренебрежения постом в пище, как бессмысленным, ибо «главное – духовный пост», до изуверств под предлогом поста по Типикону.

Крайности поста

Опыт свидетельствует, что кому-то может показаться крамольным утверждение, что пост по Типикону – изуверство. Так вот, специально для тех, кому «кажется»: не пост по Типикону – изуверство, а бездумное буквальное ему следование, изощряясь в приготовлении то такой пищи, то эдакой, соответствующей знаку в Уставе, то вовсе на сухую поститься (ничего не есть, не пить) – и это все, когда здоровье подорвано (хотя в Типиконе всюду сквозит мысль, что устав поста – для здоровых, для остальных – он же, устав, но с рассуждением и благословением).


А еще кому-то может показаться, что вторая крайность в посте не может происходить от «рвения к бесполезному», ведь первая крайность – понятно: когда увиливание от поста диктуется плотолюбивостью, неприятием малейших скорбей и нет, не лишений даже, а хоть каких-то ограничений в потребностях, и все это вместе прикрывается красивыми речами о недопустимости насилия в духовных вопросах, о свободе и т.п. – тут все на поверхности. А вторая крайность, казалось бы, наоборот, «заточена» под ревностную религиозность, а христианство не от мира сего, значит ревность о полезном… Спешу разочаровать, но и эта крайность – из того же источника: она бывает обусловлена или плохо осознаваемым фарисейским желанием «оправдаться от дел закона», чтобы питать гордыню, с наслаждением созерцая свое самоотверженное воздержание и «смирение» (которое «паче гордости»), или же саддукейским отношением к религии, как средству управления обществом: если Православие рассматривается, в первую очередь, как средство оздоровления общества и укрепления государства (т.е. Царство Божие, может, и находится в поле зрения, но как бы на периферии, ввиду своей пока неактуальности) – это еще более опасная форма обмирщения, чем все либеральные стандарты вместе взятые, поскольку тут целенаправленно используется церковный ресурс в мирских целях, и тем успешней процесс, чем жестче уставная дисциплина.
То, что «бесполезно» для вечности может быть высоким, важным и достойным того, чтобы посвятить ему жизнь, но… посвятить попутно или, лучше сказать, в контексте приготовления к вечности, в русле того, что «полезно» для Царства Божия.
Если же забота о важном, высоком, но в плане вечности все же «бесполезном» становится приоритетной, это и есть порицаемое «рвение к бесполезному», через которое мы прилипаем к миру, и преодолению чего посвящены посты.
В частности, Рождественский пост, напоминающий нам о пришествии в мир Того, Кто воссоединил в Себе земную жизнь с небесной, даровав нам возможность быть чадами Божиими, а уж принять или не принять этот дар, «совлечься ветхого человека с делами его» и облечься ли «в нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его» (Колос. 3; 9,10) – дело нашей свободной воли.