Наше тело - это гробница души или сам человек?

Поэт Осип Мандельштам писал: Дано мне тело – что мне делать с ним,/Таким единым и таким моим?/ За радость тихую дышать и жить/ Кого, скажите, мне благодарить?

Но то же тело, «такое единое и такое мое», как сказал поэт, вдруг может выступить жестоким неприятелем, порой хуже самого неумолимого разбойника с большой дороги – например, в случае тяжелой болезни. Самое близкое, интимное вдруг оказывается врагом, предателем. И неслучайно загадка тела, его отношения с душой всегда были одной из постоянных проблем для философии и религии.
Довольно расхожим представлением о христианстве является идея, будто в нем всё исполнено сурового аскетизма, отрицает радость жизни, и, в частности, что христианство вообще считает тело источником греха и зла. Как у любого штампа, здесь есть реальная основа, на которой выросло это во многом спекулятивное и приблизительное идеологическое представление.
Насколько я понимаю, в Церкви спасают душу, поэтому пренебрежительно относятся к своему телу и различным телесным удовольствиям. Конечно, я осознаю, что есть много таких удовольствий, которые действительно являются грехом. Но почему отсюда следует, что нельзя красиво и модно одеваться?
Да, конечно, христианство требует от человека самоограничений, поста и воздержания. Одна из главных целей аскезы, писал Феофан Затворник – борьба с самоугодием (а также с миром и дьяволом). А ведь один из вернейших оплотов самоугодия, эгоизма – телесные наслаждения, которые становятся самоцелью, когда стараются угодить плоти. Но, как говорил Марк Подвижник, «согрешивши, вини не тело, а мысль; ибо если бы не текла впереди мысль, не последовало бы за нею тело».
Поэтому отношение христианства к телу, как и многое другое в нем, является, как сказали бы философы, диалектичным. Оно сложно, объемно и в чем-то парадоксально. Главное в нем – не отрицание тела как такового, а стремление к его преображению и просветлению.
Отношение к телесному началу как чему-то сугубо отрицательному характерно скорее для античных философов. По-древнегречески тело τό σῶμα (sōma). Платон в своем диалоге «Федон» назвал тело гробницей души: τό σῶμα σῆμα. Он играл при этом на разных значениях древнегреческого слова τόσῆμα. Оно значило еще «знак», «признак», «отметка». То есть, тело по Платону, это и знак души, признак ее наличия, и в то же время ее гробница, могила. «Кто виновник войн, мятежей и битв, как не тело и его страсти?», – говорит Платон в своем диалоге «Федон». Человеческое тело само по себе для великого древнегреческого философа – оковы души, которые мешают ей приобщиться к небесному миру вечных идей.
Между тем в древнегреческом языке слово τό σῶμα значило не только «тело», но порой еще и просто человека как такового. Например, выражение τά σώματα ἐλεύθερα – «свободные тела» – обозначало просто свободных людей. Также порой это слово употреблялось в значении «целого», «полного состава», а также «сущности» или «основы», и противопоставлялось в этом значении слову ἡ σκιά – «тень».
И тут очень интересно также и то, что, своего рода цельное отношение к человеку, ни в коем случае не исключающее тело, характерно и для христианства (но уже на иной, неязыческой основе). Так Иустин Мученик сказал: «Душа не есть человек, но часть человека. Тело не есть человек, но часть человека». Сам апостол Павел называет тело ничем иным, а храмом Святого Духа: «Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святаго Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои? Ибо вы куплены дорогою ценою. Посему прославляйте Бога и в телах ваших и в душах ваших, которые суть Божии» (1 Кор. 6:19-20). Для него и тело – Божие, не только душа, как у Платона. Он высоко ставит слово «тело» – τό σῶμα, в отличие от плоти – ἡ σάρξ, которая и есть носитель страстей и пороков. Поэтому Павел просит братьев предоставить свои тела «в жертву живую, святую, благоугодную Богу» (Рим. 12:1).
Так что можно смело утверждать, что в христианстве иное отношение к телу, чем у Платона, хотя порой они и настолько сближались, что недаром, например, в истории культуры говорят и о христианском платонизме. Но, тем не менее, в Священном Писании Бог создает сначала человека «из праха земного» (т.е. – тело), и лишь потом вдыхает в него «дыхание жизни» (Быт. 2:7). Получается, изначально материя не противостоит духу. Высокое призвание человеческого тела подтверждается самым главным – вочеловечиванием Сына Божиего.
Так что когда в христианской аскетической литературе и говорится о войне между духом и плотью, то плоть здесь скорее – это страсти и пороки, пусть и связанные с телом, но все же не само тело вообще. Человеческое тело, сообразно изначальному замыслу, также предназначено к бессмертию, как и его душа. Поэтому и воскресение будет телесным воскресением. Какое тело восстанет (молодое? старое?), в каком виде мы будем – никто не знает, и знать не может. Но это будет весь человек, состоящий из тела и души.
«Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие. Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою. Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?» (1 Кор. 15:51–55).
В грядущем телесном воскресении выражена та же идея, что и в самом начале творения мира: все творение «хорошо весьма», ничего не было создано плохо Богом – ни Земля, ни звери, ни птицы, ни душа, ни тело человека. Да, все это находится сейчас в состоянии падения, порчи, как тела, так и души, в результате грехопадения человека. Но когда этой порче наступит конец, все, что будет спасено, снова обретет свой цельный изначальный облик.