Церковь - это праздник!
4 ноября – день упокоения митрополита Волоколамского и Юрьевского Питирима (Нечаева; 8 января 1926 – 4 ноября 2003) – одного из влиятельнейших иерархов Русской Церкви, создателя и руководителя Издательского отдела Московской Патриархии, апологета русского духовного наследия и духовной традиции. А каким был владыка в жизни?
Об этом, а также предках митрополита Питирима и его семье рассказывают племянница владыки Елена Николаевна и внучатая племянница Анастасия Юрьевна Старовойтовы.
– Елена Николаевна, ваша мама Ольга Владимировна Нечаева-Череватая – сестра митрополита Питирима. Что значила ваша семья для него? И каким вы помните владыку?
Елена Николаевна: Я была младшей из всех племянников владыки, и потому, наверное, мне перепало и больше всего его забот, внимания и опеки. И эта забота распространилась потом и на моих детей. При всех трудных обстоятельствах внимание владыки особенно чувствовалось. Мы с сестрой рано потеряли отца, он заменил нам его своей заботой.
Владыка всегда старался нас чему-нибудь научить. Любя фотографию и занимаясь ею, он учил нас с сестрой Анной фотографировать, ходил с нами в походы в Радонеж на источник, когда было свободное время.
Нас воспитывали, кроме наших родителей Ольги Владимировны и Николая Стратоновича, и мои тетушки. Они прожили всю жизнь рядом с владыкой, не выходя замуж – по завету старца Севастиана Карагандинского, ныне прославленного в лике святых. Любя владыку, они свою любовь к нему передали «по наследству» и нам.
Мама была особенно близка со своими сестрами, жившими при владыке: они вместе росли, у них была небольшая разница в возрасте. А старшие уехали в Москву получать образование.
Жизнь была очень тяжелая – об этом свидетельствуют мамины воспоминания. Мы надеемся, что они будут опубликованы. В них обо всем рассказано – от родословной до последних дней мамы. Она скончалась в 2000 году, закончила жизнь свою рядом с владыкой, поскольку оставалась уже последней из сестер. Владыка Питирим ее несказанно любил. Ее кончина его очень подкосила, потому что они вместе пережили много тяжких лет. И хотя мы были «лишенцы», мама очень многого достигла в жизни, владыка ее уважал за это, ее мнение было для него небезразлично.
Елена Николаевна: Мне хотелось бы начать с истории нашего рода.
«Род Нечаевых к началу XIX века имел 300-летнюю историю священнослужения. Братом моего отца, Нечаевым Александром Андреевичем, в тамбовских архивах были обнаружены документы, из которых установлен этот период.
Дед моего отца, протоиерей Иларион Нечаев, был почетным гражданином города Тамбова. Протоиерейство тогда давалось только почетным священнослужителям. Прабабушку звали Еленой. Они были состоятельными людьми, имели собственные земли под Тамбовом и многочисленную родню.
Папа вспоминал, что во дворе его деда всегда стояли подводы, приезжали родственники. У отца Илариона и матушки Елены было четверо детей: три сына и одна дочь. Два сына, Андрей и Александр, приняли священнический сан, а третий – Николай – был служащим. Дочь Мария замуж не выходила.
Моему деду, Андрею Илларионовичу, перешла по наследству хорошая усадьба в селе Селезни Тамбовской губернии и достаточно большое количество пахотной земли. Он был настоятелем местной селезневской церкви.
Во время голода отец Андрей сказал крестьянам: «Вот вам ключи от амбара: берите, сколько вам нужно»
Иерей Андрей был добрый и хороший человек, но очень рано заболел и даже знал день своей смерти, предсказанный ему во сне. О его доброте можно судить по тому, что во время сильного голода и неурожая, когда крестьянам нечем было засеивать поля, он сказал: “Вот вам ключи от амбара, езжайте, берите, сколько вам нужно, и когда будет хлеб, отдадите!” Так и сделали: народ брал зерно, никаких расписок не давали, а когда крестьяне оказались в состоянии отдать долг, они привезли отцу Андрею зерно.
Дедушка Андрей Иларионович скончался в 1906 году. Когда он умирал, под окно подошли лошади и плакали… Даже они его любили.
Его жена, моя бабушка, Серафима Григорьевна Нечаева, происходила также из потомственной духовной семьи Смирновых. Мой отец был старшим сыном. Кроме него в семье было еще два брата и три сестры – Виктор, Александр, Евгений, Мария и Раиса.
Мамины родители – Быстровы: иерей Василий и Анна Ивановна – также происходили из семьи духовенства. Дед моей мамы, Ольги Васильевны Быстровой, был священником. Он рано умер, и старший сын Василий остался кормильцем. Он содержал и свою семью, в которой было уже немало детей, и овдовевшую мать. Жили они в Тамбове. Тамбов во второй половине XIX века был столицей губернии, известным дворянским городом, а губернатор – знатным дворянином. Василий Быстров, талантливый, собранный человек, служил у тамбовского губернатора первым секретарем. Но гражданская карьера дедушки рано закончилась из-за интриги второго секретаря. Случилось это так.
Младший брат Василий предложил ему открыть магазин и, получив согласие, открыл скобяную лавку в Тамбове, а на вывеске написал: “Братья Быстровы”. Губернатор же, будучи рафинированным интеллигентом, презирал всякое купечество. Второй секретарь, завидовавший дедушке, как-то проезжая с губернатором по городу, нарочно завез его на улицу, где была лавка дедушкиного брата, и, показывая на вывеску, сказал: “Посмотрите! Братья Быстровы скобяную лавку открыли!” Губернатор возмутился: “Мой секретарь – торгаш!” – и сократил дедушку. Его посвятили в диаконы и дали приход в очень бедном селе. Бедные были села, бедные были и приходы, дедушке жилось там трудно с большим семейством. Тем более что он был не священник, а диакон: ему приходилась половина приходского дохода.
Мамина мама, Анна Ивановна, была дочерью священника, отца Иоанна Малова, служившего недалеко от Тамбова. В те времена священники преподавали в церковно-приходских школах, и когда вышла новая орфография (отменили “яти”), моя бабушка, Анна Ивановна, быстро освоила ее. Девочкой лет 12 она помогала уже своему отцу преподавать.
Бабушка была умная и красивая, за нее сватались многие светские люди, среди которых, по ее рассказам, был офицер с “саблей на колесиках”. Но отец хотел выдать ее только за священника».
– У владыки Питирима, как видим, очень глубокие священнические корни!
Елена Николаевна: Хотела бы добавить, что наши корни – в «миссионерских началах» святителя Питирима Тамбовского: предки были из тех миссионеров, которые сопровождали святителя. В своих воспоминаниях мама упоминает о том, что в роду была и греческая кровь.
Елена Николаевна: Да, вот что мама пишет в своих воспоминаниях об этом:
«В 1925 году скончался Святейший Патриарх Тихон. Вся православная страна скорбела в эти грустные дни. Я помню, как наши родители приняли близко к сердцу это известие: мама плакала, и в одну из ночей видит сон. Стоит она со слезами у гроба Патриарха Тихона, и в этот момент он поднимается, снимает со своей головы митру, дает ей в руки и говорит: “Бери! Родится великий человек!”
8 января 1926 года, в ночь на второй день Рождества Христова, родился наш младший брат Константин. Это предсказание мы знали с детства, но в дальнейшем не придавали этому значения, потому что жизнь во всей стране протекала под лозунгами антирелигиозной пропаганды и преследования верующих. Наш отец никогда до своей ссылки не снимал духовной одежды, носил ее красиво и с достоинством.
Когда мы возвращались с ним из церкви от всенощной и шли по центральной освещенной улице Московской, на которой гуляла молодежь и отпускала в нашу сторону разные шуточки, мы гордо держали голову и этим выражали свое превосходство над ними».
Елена Николаевна: Это рассказ о том, как праздновалось Рождество в нашей семье. Речь идет о 1920-х годах.
«Но, несмотря на трудности той жизни, на Рождество и на Пасху у нас всегда был праздник. Старшие – Вера, Нюра и Коля – занимались с нами в зимние вечера. Вера нам читала детские сказки, рассказывала нам всякие истории, а Нюра разучивала с нами различные пьески. Мне запомнилась басня “Стрекоза и муравей”, где Маня была муравей, а я – стрекоза.
Особенно мне запомнился один праздник, когда в Сочельник мы очень расстраивались из-за того, что нам не в чем идти к заутрене: у нас не было обуви. Вера нас успокоила, сказала, что она найдет нам какую-нибудь старенькую обувь, которая лежала в “конике” в парадке. (Парадка – это терраса, через которую была сделана широкая парадная лестница, ведущая в большую переднюю дома). После Вериных уговоров мы спокойно легли спать. Когда нас разбудили, чтобы собираться к заутрене, я почувствовала на груди что-то тяжелое. Это были новые валенки: как нам говорили, их принес Дед Мороз. Лучшего подарка от Деда Мороза я не помню…
В зале стояла нарядная елка-сосна, у нас растут сосны (“у нас” – имеется в виду “в Тамбовской губернии”). Елка украшалась старыми игрушками, оставшимися от лучших времен, а также игрушками, сделанными нами под руководством Коли и Нюры.
От заутрени возвращались счастливые, в доме был праздник: стол накрыт, и все, что тогда было возможно, приготовлено к разговению.
В эти годы старшие братья, Миша и Ваня, ездили в село Скуратово, где жили наши родственники, которые помогали нам поменять на продукты привезенные ими лампадное масло и свечи, которые выдавали вместо зарплаты в церкви.
Братья ездили на лошади, запряженной в большие сани-розвальни. Поездки эти были очень опасными: повсюду скрывались беглые солдаты, много было разных банд, и каждый раз родители отпускали их со страхом.
Перед Рождеством Ваня поехал туда один и должен был вернуться к празднику. Мы пришли из церкви, а его все нет. Родители волновались, нам тоже было очень грустно. Стали садиться за стол, и вдруг за окном раздался лихой свист. Все вскочили и побежали к окну. Коля говорит: “Это Ваня: это его свист!” Правда, Ваня действительно свистел как-то особенно. Открыли ворота, и мы с радостью увидели входящего в дом веселого Ваню, в тулупе нараспашку, в валенках, а на них были надеты железные калоши, чтобы не промокнуть в дороге. Так его нарядили наши родственники. Радость для всей семьи была огромной…
Вообще в нашей семье, благодаря нашим родителям, всегда была добрая и веселая обстановка, несмотря ни на какие трудности».
Елена Николаевна: Да, мы знали, хотя она с нами не говорила об этом, когда писала. И мы старались ее не тревожить, потому что для нас это было достаточно ценно. Думаю, что владыка тоже об этом знал. Правда, она их нам не читала.
Это несколько тетрадей. Незадолго до смерти, когда она закончила писать, сказала: «Ну, всё…» И это было действительно «всё», потому что прошло несколько месяцев – и мамы не стало. Это был 2000 год, мама умерла 22 сентября, на память преподобного Иосифа Волоцкого, и 40 дней ее тоже пришлись на память Иосифа Волоцкого. Так что я думаю, тут владыкины молитвы очень поспособствовали. Мы очень почитали преподобного Иосифа Волоцкого, бывали неоднократно в его монастыре.
Мама хотела оставить эти воспоминания, как мы потом поняли, не для всеобщего ознакомления, а для семьи: чтобы дети, внуки, а, может быть, и правнуки знали о том времени, знали о том, что перенесла их семья, насколько трудно жила, какой ценой им далось занять какую-то нишу в этой жизни, ведь, даже будучи «лишенцами», все члены семьи получили высшее образование. Чтобы знали, как все они были дружны, как друг друга поддерживали. И если у кого-то из них возникала возможность, то они другим помогали, тянули друг друга каждый.
Мама, наверное, хотела научить следующее поколение тому, что во всех тяжелых обстоятельствах жизни эта семейная помощь и вера – самое главное, к чему бабушка нас приучала, – были определяющими.
Надеюсь, эти воспоминания будут интересны не только как рассказ о жизни владыки, но и как свидетельство о том непростом времени.
Елена Николаевна: В нашей семье было только духовенство, родственные связи завязывались также между семьями духовенства. Поэтому приобщение детей к духовной жизни не становилось для родителей какой-то сложностью. В этой среде выросла и я, хотя папа и занимал высокие посты.
Мы жили тогда в Елохове. Патриарх Алексий I называл меня «Косички». Он спрашивал у владыки: «А чьи это косички?» И владыка отвечал: «Мои!» Я всегда высовывала голову из-за ограждения, и мои косички всегда почему-то оказывались близко к духовенству…
– Елоховский собор был тогда главным храмом нашей Церкви…
Елена Николаевна: Да. И владыка был при Патриархе Алексии. Дом, в котором мы жили, был недалеко от собора. Там и бабушку мою отпевали: сначала в Лавре, где Патриарх Алексий I ее отпевал, а потом уже привезли в Елохово. И на Даниловском кладбище все наши родственники похоронены.
– С Троице-Сергиевой Лаврой владыка Питирим был тоже тесно связан. Когда вы начали осознавать эту связь? И какие воспоминания о Лавре той поры у вас остались?
Елена Николаевна: Когда владыка стал там преподавать и в Лавре у него появилась квартира, там поселились и бабушка, и мои тетушки, потому что они всегда опекали владыку. Так что все каникулы, всё какое-то свободное время, даже потом, когда я уже повзрослела и владыка имел уже другие жилищные условия, мы всегда проводили там. Поэтому Лавра для меня – это очень близкий, родной дом.
А обосновались мы в Абрамцево, потому что все очень любили эти места, почитали преподобного Сергия и хотели быть рядом с ним. Здесь у нас родня и достаточно большой клан.
Владыка тоже бывал здесь часто, потому что часто приезжал в Лавру. К маме и к сестрам. А потом, когда они с мамой остались вдвоем, он в этом доме бывал чаще всего.
А как вы воспринимали то время? И еще такой вопрос: владыка тогда был уже заслуженным и известным иерархом нашей Церкви, а вы говорили, что он много времени уделял родным. Как это было возможно для человека, занимавшего такое высокое положение?
Елена Николаевна: Знаете, вероятно, потому, что мы с сестрой очень часто бывали в его доме – да и жили там, и потому что на службы ходили и в Елохово, и в храм в Брюсовом переулке[1], то есть росли при владыке, нам и досталось так много его внимания.
А что касается «закрытой жизни» Церкви в то время… Это действительно было так. Я росла в светской среде, и мои одноклассники и окружение о моей духовной жизни ничего не знали. Только когда я уже училась в университете, мы с подругой (с которой я дружила с 5-го класса) поехали отдыхать, и я открылась ей. Знали все, кто бывал у нас в Абрамцево.
Хотя случалось, что и дразнили… Но уважали и почитали тоже. Но, как правило, наша духовная жизнь была закрыта от посторонних глаз.
Елена Николаевна: У владыки был дар общения с людьми. Он находил общее с любым человеком, независимо от его воспитания и образования. Владыка всегда мог разговорить собеседника и, скажем так, «привлечь его на свою сторону». Я считаю, что это дар Божий, и владыка его имел обильно. Я редко встречала в жизни подобное.
– Вероятно, значимо было еще и время, в которое рос владыка. Ведь насколько высок был уровень образования тогда, насколько высок был уровень культуры! И когда читаешь о таких людях, как протоиерей Константин Ружицкий, протоиерей Алексий Остапов, протоиерей Всеволод Шпиллер, владыка Питирим (Нечаев) и многие другие, – о тех, кто в советское время возрождал Церковь, думаешь, что ведь они ориентировались на пример своих предшественников. Вы согласны со мной?
Елена Николаевна: Конечно. У владыки Питирима была и школа семейная – «из рода в род», были и наставники очень серьезные. Первое алтарничество владыки было в храме Иоанна Воина на Якиманке, при отце Александре Воскресенском; затем Патриарх Алексий I его там приглядел, спросил у отца Александра: «А кто это?» Отец Александр ему очень рекомендовал будущего владыку, сказав, что он из духовной семьи (а в то время он учился еще в МИИТе), и Патриарх его взял к себе в иподиаконы. Таким образом и сложился этот «тандем», который двигал в то время всю православную жизнь.
И действительно, это были люди очень образованные, очень многогранно и всесторонне развитые. Я думаю, что мало кто даже сейчас может достигнуть их уровня, при всех нынешних возможностях общения, выезда за рубеж и получения образования. Это было получено «по наследству», нажито «из рода в род».
Молодой архиерей
Елена Николаевна: Я в это время была, конечно, слишком мала. Но то, что владыкой и отцом Алексием Остаповым этот кабинет был организован и с какой большой любовью, – это правда! Патриарх Алексий заменил отца для владыки, так как его родной отец довольно рано умер после ссылки. Конечно, трудов было положено немало.
А в детстве, когда мы жили в Лавре, это было для меня каким-то родным местом. Академическая церковь, дверь сзади… я в любой момент знала, что можно туда попасть… шикарная лестница, которая мне несказанно нравилась… Это все – мое детство.
– Вы посещали музей?
Елена Николаевна: Конечно! И я все время вспоминаю ту красоту, что там собрана. Это всё было родное.
– Святейший Алексий I был и воспринимался многими как человек другой эпохи – еще царской России. К нему уважительно относилась даже самая грубая власть советская: чиновники подспудно чувствовали человека совершенно другого уровня. И он, может быть, даже часто не говоря ничего, добивался своего. А Церкви многое было необходимо в те страшные годы…
Вы сказали, что вам, детям, не говорили о трудном, плохом, о том, что переживала Церковь в те годы, но ведь вы, вероятно, это чувствовали?
Елена Николаевна: Чувствовалась разница: вокруг была другая жизнь, а в храме – моя жизнь, к которой я привыкла.
Патриарх Алексий – это эпоха, это «московская школа» духовенства, которая, к сожалению, постепенно уходит. Это интеллигенция духовная, которая воспитывалась и патриархом тоже. При нем ведь все иподиаконы проходили школу не только служения, но и этикета: все знали, как надо вести себя и за столом, и в присутствии каких-то посторонних лиц.
Елена Николаевна: Когда владыка встал во главе Издательского отдела Московской Патриархии, им с самого начала была поставлена цель выпускать как раз богослужебную литературу. Духовенство благодарно ему за это, потому что наша Церковь получила тогда очень много духовной литературы.
– Не могли бы вы поделиться воспоминаниями о том, как создавался Издательский отдел Московской Патриархии, который в сознании многих так и останется «Отделом митрополита Питирима», «домом митрополита Питирима»?
Елена Николаевна: Это было действительно детище владыки Питирима. В создании этого отдела принимали участие и старшие члены нашей семьи – брат владыки Николай Владимирович, его сестра Ольга Владимировна – моя мама: она была архитектором. Буквально все – до каждого гвоздя – было ими создано, когда они переехали в новое здание на Погодинской.
Служение Церкви владыка рассматривал и как дело издания духовной литературы. Владыка посвящал этому очень много времени. Это была его жизнь!
С него началось издание и церковных журналов, и календарей, которые расходились по всему миру. Недавно мы вспоминали с Т.А. Волгиной о том, как нечасто упоминается издание «Журнала Московской Патриархии» на английском языке, а ведь эти книжки до сих пор присутствуют в самых лучших учебных заведениях мира. Так что память о владыке жива не только у нас (на доме Издательства Московской Патриархии есть и доска, посвященная его памяти, открытая два года тому назад), но и в мире.
– В наше время постоянно идут споры о предпочтительности церковнославянского или русского языков, о переводе богослужения, о том, чтобы сделать его «более доступным»… Вы помните, что говорил владыка Питирим о языке богослужения?
Елена Николаевна: Меня с раннего детства (как и мою сестру) просили читать акафисты на церковнославянском языке, поскольку только в таком виде они у нас дома и находились.
Анастасия Юрьевна: Владыка отмечал: чтобы перевести богослужение с церковнославянского на русский язык, нужно, чтобы родился новый Пушкин.
Анастасия Юрьевна: Эти воспоминания владыка наговорил на диктофон. Записывали его сотрудницы – филологи Татьяна Суздальцева и Татьяна Александрова. Эти записи были изданы под названием «Русь уходящая. Воспоминания митрополита Питирима». В книге передан живой слог владыки, слышишь его голос…
Была издана и книга «Свет памяти», довольно большая, в которой собраны проповеди владыки разных лет и его статьи. Насколько я знаю, эти проповеди в основном были произнесены им в храме Воскресения Словущего. Иосифо-Волоцким монастырем была издана книга «Благословенный путь» – с родословной владыки и большим числом фотографий, которые потом были использованы уже и в других изданиях.
Елена Николаевна: Т. Суздальцева и Т. Александрова пишут в предисловии: владыка не знал, что за ним записывают на диктофон. Думаю, так это и было. Если бы он знал, то не дал бы одобрения на издание этих воспоминаний. Но сейчас для нас это живое слово владыки очень ценно.
– Слышала, что владыка Питирим носил с собой диктофон и сам надиктовывал какие-то заметки…
Елена Николаевна: Владыка ведь никогда не писал проповеди: он выходил на амвон и произносил их экспромтом, и это было великолепно.
Думаю, что диктофоны действительно были, и даже Настю владыка снабжал диктофонами, когда она посещала лекции, учась в университете.
Когда к нему приходили какие-то мысли и нужно было их как-то зафиксировать – для памяти, владыка и пользовался диктофоном. Всю технику он очень любил.
Елена Николаевна: У владыки был потрясающий хор, которым управляла регент Ариадна Рыбакова. Этот хор, кстати, первым из церковных коллективов стал выезжать за рубеж, знакомить с нашей культурой, с духовными песнопениями. Издавались тогда даже пластинки с записями этого хора. Владыка всегда сопровождал этот коллектив, а народ во всем мире принимал его с большим уважением и почтением.
Ариадна до сих пор руководит хором храма в Брюсовом переулке. Владыке нравилось, как она дирижирует: как-то особенно мягко. Были у нее и потрясающие солисты. Много устраивалось концертов духовной музыки – и в консерватории, и в Доме Союзов. Мы посещали эти концерты. Владыка был популяризатором и музыкальной составляющей нашей духовной культуры.
Служил владыка, глубоко прочувствовав каждое произнесенное слово. И храм в Брюсовом всегда был переполнен интеллигенцией – ведь это район композиторских и искусствоведческих домов. Творческая интеллигенция с большим почтением относилась к владыке.
– К тому же, он был сам музыкант…
Елена Николаевна: Да, владыка играл на виолончели. И есть семейное предание, что в эвакуации во время войны он учился в одной школе вместе с Мстиславом Ростроповичем. Владыка потом, когда Ростропович стал прихожанином его храма, ему это напомнил.
А мне владыка говорил: «Будешь хорошо учиться, я тебе скрипку дам!» Но меня в детстве мучили фортепиано, так что до скрипки я так и не добралась.
Анастасия Юрьевна: Когда я увидела владыку на службе – в храме в Брюсовом переулке. В этот храм ходила вся наша семья, и нас еще маленькими туда привозили… И вот вдруг яувидела владыку – в мантии. Это меня впечатлило необыкновенно! Я подумала тогда: «Вот бы всегда он так ходил! Как было бы замечательно!»
С детства помню необыкновенную красоту церковного облачения, архиерейскую мантию порфирового цвета… Для меня ничего красивее быть не могло!
Помню, как-то мы вместе с родителями и владыкой ездили в Псково-Печерский монастырь, куда он нас решил свозить «одним днем» к отцу Иоанну (Крестьянкину). И вот мы приехали, нас пригласили на обед к настоятелю. Там были и печерские духовники. А когда мы вышли и проходили мимо Успенского собора, то один из них сказал нам: «Вот так и войдете в Царствие Небесное на владыкиной мантии!..» Еще и поэтому очень запомнилась эта мантия.
Но для нас, меня и моих сестер, конечно, владыка был, прежде всего, дедушкой. Хотя он был немножко шокирован, когда я впервые назвала его «дедушкой», – пошел к бабушке и сказал: «Как же так, Леля? Я же архиерей, священник…» – «Ну что же делать! – ответила она. – Не запрещать же им!..» И мы стали звать его дедушкой.
– Он приезжал к вам в подряснике?
Анастасия Юрьевна: Всегда! Он очень редко надевал мирской костюм. В основном если были какие-то поездки за границу, еще в советские времена. Дома всегда он ходил в подряснике.
– Что еще было всегда обязательным для владыки Питирима?
Елена Николаевна: Панихида – это было у нас обязательно. Владыка хотя бы раз в неделю служил панихиду и считал, что это очень большая помощь и поддержка всем почившим родным и знакомым.
Был в Елохове архимандрит Зосима, которого владыка очень любил и почитал, и в Новодевичьем монастыре даже есть владыкина книга, в которой записано поминание его родителей и архимандрита Зосимы.
Елена Николаевна: Я не могу об этом судить. Нас наши родители и близкие воспитали в Церкви.
Владыка отмечал: чтобы перевести богослужение с церковнославянского на русский, нужно, чтобы родился новый Пушкин
Но скажу еще вот о чем: владыка никогда не посвящал нас ни в какие сложности и трудности. У нас было только так: «Церковь – это праздник!» И у меня такое же отношение: я не вмешиваюсь в современные события, не берусь о них судить. Я знаю о своих близких, знаю, насколько крепка их вера, и надеюсь, что и следующие поколения будут такими же расти!
Мой дедушка, протоиерей Владимир, говорил: «Мы живем по чудесам, как по вехам». Вся наша жизнь состоит из чудес, Господом данных.
Нашей семье владыка помогал и своей молитвой: он вымолил моего мужа, который после тяжелейшей операции живет, слава Богу, уже 19 лет, помогал со здоровьем моей дочери, вообще во всех сложных моментах. И я знаю многих, кого владыка исцелил.
Я не раз видела, как люди приходят к владыке на могилу, прикладывают икону, потом уносят ее с собой.
– Да, владыка молится за нас там, где «нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная». И он присутствует с нами незримо, помогает нам, направляет нас, молится за нас и тем самым обязывает нас проходить наш жизненный путь так, как он прошел свой: достойно человека, христианина и иерарха нашей Церкви!
Об этом, а также предках митрополита Питирима и его семье рассказывают племянница владыки Елена Николаевна и внучатая племянница Анастасия Юрьевна Старовойтовы.
«Владыка всегда старался нас чему-нибудь научить»
– Елена Николаевна, ваша мама Ольга Владимировна Нечаева-Череватая – сестра митрополита Питирима. Что значила ваша семья для него? И каким вы помните владыку?
Елена Николаевна: Я была младшей из всех племянников владыки, и потому, наверное, мне перепало и больше всего его забот, внимания и опеки. И эта забота распространилась потом и на моих детей. При всех трудных обстоятельствах внимание владыки особенно чувствовалось. Мы с сестрой рано потеряли отца, он заменил нам его своей заботой.
Владыка всегда старался нас чему-нибудь научить. Любя фотографию и занимаясь ею, он учил нас с сестрой Анной фотографировать, ходил с нами в походы в Радонеж на источник, когда было свободное время.
Нас воспитывали, кроме наших родителей Ольги Владимировны и Николая Стратоновича, и мои тетушки. Они прожили всю жизнь рядом с владыкой, не выходя замуж – по завету старца Севастиана Карагандинского, ныне прославленного в лике святых. Любя владыку, они свою любовь к нему передали «по наследству» и нам.
Мама была особенно близка со своими сестрами, жившими при владыке: они вместе росли, у них была небольшая разница в возрасте. А старшие уехали в Москву получать образование.
Жизнь была очень тяжелая – об этом свидетельствуют мамины воспоминания. Мы надеемся, что они будут опубликованы. В них обо всем рассказано – от родословной до последних дней мамы. Она скончалась в 2000 году, закончила жизнь свою рядом с владыкой, поскольку оставалась уже последней из сестер. Владыка Питирим ее несказанно любил. Ее кончина его очень подкосила, потому что они вместе пережили много тяжких лет. И хотя мы были «лишенцы», мама очень многого достигла в жизни, владыка ее уважал за это, ее мнение было для него небезразлично.
Род Нечаевых
– Не могли бы вы познакомить наших читателей с фрагментами воспоминаний вашей мамы?Елена Николаевна: Мне хотелось бы начать с истории нашего рода.
«Род Нечаевых к началу XIX века имел 300-летнюю историю священнослужения. Братом моего отца, Нечаевым Александром Андреевичем, в тамбовских архивах были обнаружены документы, из которых установлен этот период.
Дед моего отца, протоиерей Иларион Нечаев, был почетным гражданином города Тамбова. Протоиерейство тогда давалось только почетным священнослужителям. Прабабушку звали Еленой. Они были состоятельными людьми, имели собственные земли под Тамбовом и многочисленную родню.
Папа вспоминал, что во дворе его деда всегда стояли подводы, приезжали родственники. У отца Илариона и матушки Елены было четверо детей: три сына и одна дочь. Два сына, Андрей и Александр, приняли священнический сан, а третий – Николай – был служащим. Дочь Мария замуж не выходила.
Моему деду, Андрею Илларионовичу, перешла по наследству хорошая усадьба в селе Селезни Тамбовской губернии и достаточно большое количество пахотной земли. Он был настоятелем местной селезневской церкви.
Во время голода отец Андрей сказал крестьянам: «Вот вам ключи от амбара: берите, сколько вам нужно»
Иерей Андрей был добрый и хороший человек, но очень рано заболел и даже знал день своей смерти, предсказанный ему во сне. О его доброте можно судить по тому, что во время сильного голода и неурожая, когда крестьянам нечем было засеивать поля, он сказал: “Вот вам ключи от амбара, езжайте, берите, сколько вам нужно, и когда будет хлеб, отдадите!” Так и сделали: народ брал зерно, никаких расписок не давали, а когда крестьяне оказались в состоянии отдать долг, они привезли отцу Андрею зерно.
Дедушка Андрей Иларионович скончался в 1906 году. Когда он умирал, под окно подошли лошади и плакали… Даже они его любили.
Его жена, моя бабушка, Серафима Григорьевна Нечаева, происходила также из потомственной духовной семьи Смирновых. Мой отец был старшим сыном. Кроме него в семье было еще два брата и три сестры – Виктор, Александр, Евгений, Мария и Раиса.
Мамины родители – Быстровы: иерей Василий и Анна Ивановна – также происходили из семьи духовенства. Дед моей мамы, Ольги Васильевны Быстровой, был священником. Он рано умер, и старший сын Василий остался кормильцем. Он содержал и свою семью, в которой было уже немало детей, и овдовевшую мать. Жили они в Тамбове. Тамбов во второй половине XIX века был столицей губернии, известным дворянским городом, а губернатор – знатным дворянином. Василий Быстров, талантливый, собранный человек, служил у тамбовского губернатора первым секретарем. Но гражданская карьера дедушки рано закончилась из-за интриги второго секретаря. Случилось это так.
Младший брат Василий предложил ему открыть магазин и, получив согласие, открыл скобяную лавку в Тамбове, а на вывеске написал: “Братья Быстровы”. Губернатор же, будучи рафинированным интеллигентом, презирал всякое купечество. Второй секретарь, завидовавший дедушке, как-то проезжая с губернатором по городу, нарочно завез его на улицу, где была лавка дедушкиного брата, и, показывая на вывеску, сказал: “Посмотрите! Братья Быстровы скобяную лавку открыли!” Губернатор возмутился: “Мой секретарь – торгаш!” – и сократил дедушку. Его посвятили в диаконы и дали приход в очень бедном селе. Бедные были села, бедные были и приходы, дедушке жилось там трудно с большим семейством. Тем более что он был не священник, а диакон: ему приходилась половина приходского дохода.
Мамина мама, Анна Ивановна, была дочерью священника, отца Иоанна Малова, служившего недалеко от Тамбова. В те времена священники преподавали в церковно-приходских школах, и когда вышла новая орфография (отменили “яти”), моя бабушка, Анна Ивановна, быстро освоила ее. Девочкой лет 12 она помогала уже своему отцу преподавать.
Бабушка была умная и красивая, за нее сватались многие светские люди, среди которых, по ее рассказам, был офицер с “саблей на колесиках”. Но отец хотел выдать ее только за священника».
– У владыки Питирима, как видим, очень глубокие священнические корни!
Елена Николаевна: Хотела бы добавить, что наши корни – в «миссионерских началах» святителя Питирима Тамбовского: предки были из тех миссионеров, которые сопровождали святителя. В своих воспоминаниях мама упоминает о том, что в роду была и греческая кровь.
«Предсказание» Патриарха Тихона
– Я слышала, что было предсказание о судьбе владыки еще до его рождения.Елена Николаевна: Да, вот что мама пишет в своих воспоминаниях об этом:
«В 1925 году скончался Святейший Патриарх Тихон. Вся православная страна скорбела в эти грустные дни. Я помню, как наши родители приняли близко к сердцу это известие: мама плакала, и в одну из ночей видит сон. Стоит она со слезами у гроба Патриарха Тихона, и в этот момент он поднимается, снимает со своей головы митру, дает ей в руки и говорит: “Бери! Родится великий человек!”
8 января 1926 года, в ночь на второй день Рождества Христова, родился наш младший брат Константин. Это предсказание мы знали с детства, но в дальнейшем не придавали этому значения, потому что жизнь во всей стране протекала под лозунгами антирелигиозной пропаганды и преследования верующих. Наш отец никогда до своей ссылки не снимал духовной одежды, носил ее красиво и с достоинством.
Когда мы возвращались с ним из церкви от всенощной и шли по центральной освещенной улице Московской, на которой гуляла молодежь и отпускала в нашу сторону разные шуточки, мы гордо держали голову и этим выражали свое превосходство над ними».
Рождество, 1920-е
– Не могли бы вы привести еще какой-нибудь фрагмент из этих воспоминаний?Елена Николаевна: Это рассказ о том, как праздновалось Рождество в нашей семье. Речь идет о 1920-х годах.
«Но, несмотря на трудности той жизни, на Рождество и на Пасху у нас всегда был праздник. Старшие – Вера, Нюра и Коля – занимались с нами в зимние вечера. Вера нам читала детские сказки, рассказывала нам всякие истории, а Нюра разучивала с нами различные пьески. Мне запомнилась басня “Стрекоза и муравей”, где Маня была муравей, а я – стрекоза.
Особенно мне запомнился один праздник, когда в Сочельник мы очень расстраивались из-за того, что нам не в чем идти к заутрене: у нас не было обуви. Вера нас успокоила, сказала, что она найдет нам какую-нибудь старенькую обувь, которая лежала в “конике” в парадке. (Парадка – это терраса, через которую была сделана широкая парадная лестница, ведущая в большую переднюю дома). После Вериных уговоров мы спокойно легли спать. Когда нас разбудили, чтобы собираться к заутрене, я почувствовала на груди что-то тяжелое. Это были новые валенки: как нам говорили, их принес Дед Мороз. Лучшего подарка от Деда Мороза я не помню…
В зале стояла нарядная елка-сосна, у нас растут сосны (“у нас” – имеется в виду “в Тамбовской губернии”). Елка украшалась старыми игрушками, оставшимися от лучших времен, а также игрушками, сделанными нами под руководством Коли и Нюры.
От заутрени возвращались счастливые, в доме был праздник: стол накрыт, и все, что тогда было возможно, приготовлено к разговению.
В эти годы старшие братья, Миша и Ваня, ездили в село Скуратово, где жили наши родственники, которые помогали нам поменять на продукты привезенные ими лампадное масло и свечи, которые выдавали вместо зарплаты в церкви.
Братья ездили на лошади, запряженной в большие сани-розвальни. Поездки эти были очень опасными: повсюду скрывались беглые солдаты, много было разных банд, и каждый раз родители отпускали их со страхом.
Перед Рождеством Ваня поехал туда один и должен был вернуться к празднику. Мы пришли из церкви, а его все нет. Родители волновались, нам тоже было очень грустно. Стали садиться за стол, и вдруг за окном раздался лихой свист. Все вскочили и побежали к окну. Коля говорит: “Это Ваня: это его свист!” Правда, Ваня действительно свистел как-то особенно. Открыли ворота, и мы с радостью увидели входящего в дом веселого Ваню, в тулупе нараспашку, в валенках, а на них были надеты железные калоши, чтобы не промокнуть в дороге. Так его нарядили наши родственники. Радость для всей семьи была огромной…
Вообще в нашей семье, благодаря нашим родителям, всегда была добрая и веселая обстановка, несмотря ни на какие трудности».
Самое главное в жизни
– А вы знали, что ваша мама пишет воспоминания?Елена Николаевна: Да, мы знали, хотя она с нами не говорила об этом, когда писала. И мы старались ее не тревожить, потому что для нас это было достаточно ценно. Думаю, что владыка тоже об этом знал. Правда, она их нам не читала.
Это несколько тетрадей. Незадолго до смерти, когда она закончила писать, сказала: «Ну, всё…» И это было действительно «всё», потому что прошло несколько месяцев – и мамы не стало. Это был 2000 год, мама умерла 22 сентября, на память преподобного Иосифа Волоцкого, и 40 дней ее тоже пришлись на память Иосифа Волоцкого. Так что я думаю, тут владыкины молитвы очень поспособствовали. Мы очень почитали преподобного Иосифа Волоцкого, бывали неоднократно в его монастыре.
Мама хотела оставить эти воспоминания, как мы потом поняли, не для всеобщего ознакомления, а для семьи: чтобы дети, внуки, а, может быть, и правнуки знали о том времени, знали о том, что перенесла их семья, насколько трудно жила, какой ценой им далось занять какую-то нишу в этой жизни, ведь, даже будучи «лишенцами», все члены семьи получили высшее образование. Чтобы знали, как все они были дружны, как друг друга поддерживали. И если у кого-то из них возникала возможность, то они другим помогали, тянули друг друга каждый.
Мама, наверное, хотела научить следующее поколение тому, что во всех тяжелых обстоятельствах жизни эта семейная помощь и вера – самое главное, к чему бабушка нас приучала, – были определяющими.
Надеюсь, эти воспоминания будут интересны не только как рассказ о жизни владыки, но и как свидетельство о том непростом времени.
Косички
– Елена Николаевна, расскажите, пожалуйста, немного о вашем детстве, о том, как вы осознавали себя в этой духовной среде.Елена Николаевна: В нашей семье было только духовенство, родственные связи завязывались также между семьями духовенства. Поэтому приобщение детей к духовной жизни не становилось для родителей какой-то сложностью. В этой среде выросла и я, хотя папа и занимал высокие посты.
Мы жили тогда в Елохове. Патриарх Алексий I называл меня «Косички». Он спрашивал у владыки: «А чьи это косички?» И владыка отвечал: «Мои!» Я всегда высовывала голову из-за ограждения, и мои косички всегда почему-то оказывались близко к духовенству…
– Елоховский собор был тогда главным храмом нашей Церкви…
Елена Николаевна: Да. И владыка был при Патриархе Алексии. Дом, в котором мы жили, был недалеко от собора. Там и бабушку мою отпевали: сначала в Лавре, где Патриарх Алексий I ее отпевал, а потом уже привезли в Елохово. И на Даниловском кладбище все наши родственники похоронены.
– С Троице-Сергиевой Лаврой владыка Питирим был тоже тесно связан. Когда вы начали осознавать эту связь? И какие воспоминания о Лавре той поры у вас остались?
Елена Николаевна: Когда владыка стал там преподавать и в Лавре у него появилась квартира, там поселились и бабушка, и мои тетушки, потому что они всегда опекали владыку. Так что все каникулы, всё какое-то свободное время, даже потом, когда я уже повзрослела и владыка имел уже другие жилищные условия, мы всегда проводили там. Поэтому Лавра для меня – это очень близкий, родной дом.
А обосновались мы в Абрамцево, потому что все очень любили эти места, почитали преподобного Сергия и хотели быть рядом с ним. Здесь у нас родня и достаточно большой клан.
Владыка тоже бывал здесь часто, потому что часто приезжал в Лавру. К маме и к сестрам. А потом, когда они с мамой остались вдвоем, он в этом доме бывал чаще всего.
«Закрытая жизнь»
– Когда читаешь «Дневники» секретаря Патриарха Алексия (Симанского) Даниила Андреевича Остапова, создается представление о довольно теплой семейной атмосфере церковной жизни тех лет, несмотря на давление со стороны государства. Это была такая «семейная жизнь», где все знали друг друга и относились друг ко другу доверительно. И в Церкви всегда было уютно.А как вы воспринимали то время? И еще такой вопрос: владыка тогда был уже заслуженным и известным иерархом нашей Церкви, а вы говорили, что он много времени уделял родным. Как это было возможно для человека, занимавшего такое высокое положение?
Елена Николаевна: Знаете, вероятно, потому, что мы с сестрой очень часто бывали в его доме – да и жили там, и потому что на службы ходили и в Елохово, и в храм в Брюсовом переулке[1], то есть росли при владыке, нам и досталось так много его внимания.
А что касается «закрытой жизни» Церкви в то время… Это действительно было так. Я росла в светской среде, и мои одноклассники и окружение о моей духовной жизни ничего не знали. Только когда я уже училась в университете, мы с подругой (с которой я дружила с 5-го класса) поехали отдыхать, и я открылась ей. Знали все, кто бывал у нас в Абрамцево.
Хотя случалось, что и дразнили… Но уважали и почитали тоже. Но, как правило, наша духовная жизнь была закрыта от посторонних глаз.
Дар и время
– Владыка Питирим общался не только с церковными деятелями, но и со светскими структурами, организациями и выдающимися людьми, которые бывали часто и нецерковными. Его авторитет был настолько высок, что он своим примером даже вдохновлял человека стать членом Церкви, как мне рассказывали многие. У вас есть какие-то истории об этом?Елена Николаевна: У владыки был дар общения с людьми. Он находил общее с любым человеком, независимо от его воспитания и образования. Владыка всегда мог разговорить собеседника и, скажем так, «привлечь его на свою сторону». Я считаю, что это дар Божий, и владыка его имел обильно. Я редко встречала в жизни подобное.
– Вероятно, значимо было еще и время, в которое рос владыка. Ведь насколько высок был уровень образования тогда, насколько высок был уровень культуры! И когда читаешь о таких людях, как протоиерей Константин Ружицкий, протоиерей Алексий Остапов, протоиерей Всеволод Шпиллер, владыка Питирим (Нечаев) и многие другие, – о тех, кто в советское время возрождал Церковь, думаешь, что ведь они ориентировались на пример своих предшественников. Вы согласны со мной?
Елена Николаевна: Конечно. У владыки Питирима была и школа семейная – «из рода в род», были и наставники очень серьезные. Первое алтарничество владыки было в храме Иоанна Воина на Якиманке, при отце Александре Воскресенском; затем Патриарх Алексий I его там приглядел, спросил у отца Александра: «А кто это?» Отец Александр ему очень рекомендовал будущего владыку, сказав, что он из духовной семьи (а в то время он учился еще в МИИТе), и Патриарх его взял к себе в иподиаконы. Таким образом и сложился этот «тандем», который двигал в то время всю православную жизнь.
И действительно, это были люди очень образованные, очень многогранно и всесторонне развитые. Я думаю, что мало кто даже сейчас может достигнуть их уровня, при всех нынешних возможностях общения, выезда за рубеж и получения образования. Это было получено «по наследству», нажито «из рода в род».
Для Патриарха и о Патриархе
– А владыка рассказывал вам что-нибудь о том, как был создан Церковно-археологический кабинет в Московской духовной академии? Святейший Патриарх Алексий I, которому делался такой подарок, как мне говорили, был весьма удивлен. Я слышал о том, с каким энтузиазмом Константин Нечаев, тогда еще не принявший пострига, собирал эти экспонаты по всей Москве, да и не только по Москве, получал какие-то «ориентировки», «наводки» на ту или иную вещь…Молодой архиерей
Елена Николаевна: Я в это время была, конечно, слишком мала. Но то, что владыкой и отцом Алексием Остаповым этот кабинет был организован и с какой большой любовью, – это правда! Патриарх Алексий заменил отца для владыки, так как его родной отец довольно рано умер после ссылки. Конечно, трудов было положено немало.
А в детстве, когда мы жили в Лавре, это было для меня каким-то родным местом. Академическая церковь, дверь сзади… я в любой момент знала, что можно туда попасть… шикарная лестница, которая мне несказанно нравилась… Это все – мое детство.
– Вы посещали музей?
Елена Николаевна: Конечно! И я все время вспоминаю ту красоту, что там собрана. Это всё было родное.
– Святейший Алексий I был и воспринимался многими как человек другой эпохи – еще царской России. К нему уважительно относилась даже самая грубая власть советская: чиновники подспудно чувствовали человека совершенно другого уровня. И он, может быть, даже часто не говоря ничего, добивался своего. А Церкви многое было необходимо в те страшные годы…
Вы сказали, что вам, детям, не говорили о трудном, плохом, о том, что переживала Церковь в те годы, но ведь вы, вероятно, это чувствовали?
Елена Николаевна: Чувствовалась разница: вокруг была другая жизнь, а в храме – моя жизнь, к которой я привыкла.
Патриарх Алексий – это эпоха, это «московская школа» духовенства, которая, к сожалению, постепенно уходит. Это интеллигенция духовная, которая воспитывалась и патриархом тоже. При нем ведь все иподиаконы проходили школу не только служения, но и этикета: все знали, как надо вести себя и за столом, и в присутствии каких-то посторонних лиц.
«Дом митрополита Питирима»
– Известно, что владыка Питирим предпринял громадный труд к 1000-летию Крещения Руси, чтобы восстановить, хотя бы частично, наши богослужебные «учебники» (назовем их так), по которым сегодня живет Церковь и совершает свои службы.Елена Николаевна: Когда владыка встал во главе Издательского отдела Московской Патриархии, им с самого начала была поставлена цель выпускать как раз богослужебную литературу. Духовенство благодарно ему за это, потому что наша Церковь получила тогда очень много духовной литературы.
– Не могли бы вы поделиться воспоминаниями о том, как создавался Издательский отдел Московской Патриархии, который в сознании многих так и останется «Отделом митрополита Питирима», «домом митрополита Питирима»?
Елена Николаевна: Это было действительно детище владыки Питирима. В создании этого отдела принимали участие и старшие члены нашей семьи – брат владыки Николай Владимирович, его сестра Ольга Владимировна – моя мама: она была архитектором. Буквально все – до каждого гвоздя – было ими создано, когда они переехали в новое здание на Погодинской.
Служение Церкви владыка рассматривал и как дело издания духовной литературы. Владыка посвящал этому очень много времени. Это была его жизнь!
С него началось издание и церковных журналов, и календарей, которые расходились по всему миру. Недавно мы вспоминали с Т.А. Волгиной о том, как нечасто упоминается издание «Журнала Московской Патриархии» на английском языке, а ведь эти книжки до сих пор присутствуют в самых лучших учебных заведениях мира. Так что память о владыке жива не только у нас (на доме Издательства Московской Патриархии есть и доска, посвященная его памяти, открытая два года тому назад), но и в мире.
– В наше время постоянно идут споры о предпочтительности церковнославянского или русского языков, о переводе богослужения, о том, чтобы сделать его «более доступным»… Вы помните, что говорил владыка Питирим о языке богослужения?
Елена Николаевна: Меня с раннего детства (как и мою сестру) просили читать акафисты на церковнославянском языке, поскольку только в таком виде они у нас дома и находились.
Анастасия Юрьевна: Владыка отмечал: чтобы перевести богослужение с церковнославянского на русский язык, нужно, чтобы родился новый Пушкин.
Владыка и диктофоны
– Мы начали нашу беседу с семейных воспоминаний. Владыка Питирим тоже ведь написал воспоминания?Анастасия Юрьевна: Эти воспоминания владыка наговорил на диктофон. Записывали его сотрудницы – филологи Татьяна Суздальцева и Татьяна Александрова. Эти записи были изданы под названием «Русь уходящая. Воспоминания митрополита Питирима». В книге передан живой слог владыки, слышишь его голос…
Была издана и книга «Свет памяти», довольно большая, в которой собраны проповеди владыки разных лет и его статьи. Насколько я знаю, эти проповеди в основном были произнесены им в храме Воскресения Словущего. Иосифо-Волоцким монастырем была издана книга «Благословенный путь» – с родословной владыки и большим числом фотографий, которые потом были использованы уже и в других изданиях.
Елена Николаевна: Т. Суздальцева и Т. Александрова пишут в предисловии: владыка не знал, что за ним записывают на диктофон. Думаю, так это и было. Если бы он знал, то не дал бы одобрения на издание этих воспоминаний. Но сейчас для нас это живое слово владыки очень ценно.
– Слышала, что владыка Питирим носил с собой диктофон и сам надиктовывал какие-то заметки…
Елена Николаевна: Владыка ведь никогда не писал проповеди: он выходил на амвон и произносил их экспромтом, и это было великолепно.
Думаю, что диктофоны действительно были, и даже Настю владыка снабжал диктофонами, когда она посещала лекции, учась в университете.
Когда к нему приходили какие-то мысли и нужно было их как-то зафиксировать – для памяти, владыка и пользовался диктофоном. Всю технику он очень любил.
«Дам тебе скрипку!»
– Владыка служил с особенным чувством. А прихожане его храмов говорят, что он «популяризировал», если можно так выразиться, «старую традицию». И службы его были особенные…Елена Николаевна: У владыки был потрясающий хор, которым управляла регент Ариадна Рыбакова. Этот хор, кстати, первым из церковных коллективов стал выезжать за рубеж, знакомить с нашей культурой, с духовными песнопениями. Издавались тогда даже пластинки с записями этого хора. Владыка всегда сопровождал этот коллектив, а народ во всем мире принимал его с большим уважением и почтением.
Ариадна до сих пор руководит хором храма в Брюсовом переулке. Владыке нравилось, как она дирижирует: как-то особенно мягко. Были у нее и потрясающие солисты. Много устраивалось концертов духовной музыки – и в консерватории, и в Доме Союзов. Мы посещали эти концерты. Владыка был популяризатором и музыкальной составляющей нашей духовной культуры.
Служил владыка, глубоко прочувствовав каждое произнесенное слово. И храм в Брюсовом всегда был переполнен интеллигенцией – ведь это район композиторских и искусствоведческих домов. Творческая интеллигенция с большим почтением относилась к владыке.
– К тому же, он был сам музыкант…
Елена Николаевна: Да, владыка играл на виолончели. И есть семейное предание, что в эвакуации во время войны он учился в одной школе вместе с Мстиславом Ростроповичем. Владыка потом, когда Ростропович стал прихожанином его храма, ему это напомнил.
А мне владыка говорил: «Будешь хорошо учиться, я тебе скрипку дам!» Но меня в детстве мучили фортепиано, так что до скрипки я так и не добралась.
«На владыкиной мантии»
– Анастасия, а вы помните, когда стали воспринимать владыку Питирима не как дедушку, а как архиерея Русской Церкви?Анастасия Юрьевна: Когда я увидела владыку на службе – в храме в Брюсовом переулке. В этот храм ходила вся наша семья, и нас еще маленькими туда привозили… И вот вдруг яувидела владыку – в мантии. Это меня впечатлило необыкновенно! Я подумала тогда: «Вот бы всегда он так ходил! Как было бы замечательно!»
С детства помню необыкновенную красоту церковного облачения, архиерейскую мантию порфирового цвета… Для меня ничего красивее быть не могло!
Помню, как-то мы вместе с родителями и владыкой ездили в Псково-Печерский монастырь, куда он нас решил свозить «одним днем» к отцу Иоанну (Крестьянкину). И вот мы приехали, нас пригласили на обед к настоятелю. Там были и печерские духовники. А когда мы вышли и проходили мимо Успенского собора, то один из них сказал нам: «Вот так и войдете в Царствие Небесное на владыкиной мантии!..» Еще и поэтому очень запомнилась эта мантия.
Но для нас, меня и моих сестер, конечно, владыка был, прежде всего, дедушкой. Хотя он был немножко шокирован, когда я впервые назвала его «дедушкой», – пошел к бабушке и сказал: «Как же так, Леля? Я же архиерей, священник…» – «Ну что же делать! – ответила она. – Не запрещать же им!..» И мы стали звать его дедушкой.
– Он приезжал к вам в подряснике?
Анастасия Юрьевна: Всегда! Он очень редко надевал мирской костюм. В основном если были какие-то поездки за границу, еще в советские времена. Дома всегда он ходил в подряснике.
– Что еще было всегда обязательным для владыки Питирима?
Елена Николаевна: Панихида – это было у нас обязательно. Владыка хотя бы раз в неделю служил панихиду и считал, что это очень большая помощь и поддержка всем почившим родным и знакомым.
Был в Елохове архимандрит Зосима, которого владыка очень любил и почитал, и в Новодевичьем монастыре даже есть владыкина книга, в которой записано поминание его родителей и архимандрита Зосимы.
«Мы живем по чудесам, как по вехам»
— Елена Николаевна, скажите, как вам кажется, сегодня труднее прийти в Церковь, особенно молодым? Или легче?Елена Николаевна: Я не могу об этом судить. Нас наши родители и близкие воспитали в Церкви.
Владыка отмечал: чтобы перевести богослужение с церковнославянского на русский, нужно, чтобы родился новый Пушкин
Но скажу еще вот о чем: владыка никогда не посвящал нас ни в какие сложности и трудности. У нас было только так: «Церковь – это праздник!» И у меня такое же отношение: я не вмешиваюсь в современные события, не берусь о них судить. Я знаю о своих близких, знаю, насколько крепка их вера, и надеюсь, что и следующие поколения будут такими же расти!
Мой дедушка, протоиерей Владимир, говорил: «Мы живем по чудесам, как по вехам». Вся наша жизнь состоит из чудес, Господом данных.
Нашей семье владыка помогал и своей молитвой: он вымолил моего мужа, который после тяжелейшей операции живет, слава Богу, уже 19 лет, помогал со здоровьем моей дочери, вообще во всех сложных моментах. И я знаю многих, кого владыка исцелил.
Я не раз видела, как люди приходят к владыке на могилу, прикладывают икону, потом уносят ее с собой.
– Да, владыка молится за нас там, где «нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная». И он присутствует с нами незримо, помогает нам, направляет нас, молится за нас и тем самым обязывает нас проходить наш жизненный путь так, как он прошел свой: достойно человека, христианина и иерарха нашей Церкви!
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
