Рассказы протоиерея о людях Российской империи и старой России

Протоиерей Стефан Павленко рассказывает о своих родных (семья его мамы дружила с семьей святителя Иоанна Шанхайского) и о столпах Русской Зарубежной Церкви.

Мой дед

По судьбе моих родных можно изучать историю России и историю Русской Православной Зарубежной Церкви…
Сначала расскажу о своем дедушке.
Дед родился в 1886-м и умер в 1953-м году, а я родился в 1947-м – довольно мало времени мы провели с ним вместе, но я его хорошо помню. Он был добрый и теплый человек, хотя у него, как у профессионального военного, был очень решительный характер, как говорят: коль рубить, так уж с плеча!
Они с бабушкой жили недалеко от озера. Когда я с мамой приходил к ним в гости, мы с дедом иногда гуляли до этого самого озера, и один раз он спросил:
– Плавать умеешь?
Мне было шесть, и я робко ответил:
– Нет.
– Сейчас научу!
И дед действительно тут же научил меня плавать, причем самым простым образом: бросил меня в воду. Я долго барахтался и в конце концов поплыл. Мне не было особенно страшно: я видел, что дед рядом, и, конечно, он не позволит мне утонуть.
Когда мне было 6 – деду 67, но я помню, как он выделывал гимнастические упражнения на ветке большого дерева, которое росло в нашем саду. Помню, что он был стройным, крепким, среднего роста.
Мама как-то передавала мне историю о том, как в молодости дед въехал на коне прямо в бальный зал и посадил юную бабушку впереди себя. Это, конечно, не было похищением, поскольку та вспоминала об удалом наезднике с гордостью.

«Павлон» Дмитрий Шатилов

Да, мой дедушка, Дмитрий Владимирович Шатилов, был человеком решительным. Десятилетним мальчишкой он поступил в Московский кадетский корпус, а в 17 лет стал юнкером знаменитого Павловского военного училища в Санкт-Петербурге. Павловское училище часто называли «первейшим из первейших», и шефами его были сами Императоры, начиная с Александра II и заканчивая Николаем II.

Юнкер-Павловец
Анатолий Марков, царский офицер и писатель, писал:
«Павловское военное училище имело свое собственное, ему одному присущее лицо и свой особый дух. Здесь словно царил дух сурового Императора, давшего ему свое имя. Чувствовалось во всем, что это, действительно, та военная школа, откуда выходили лучшие строевики нашей славной армии».

Павловское военное училище
Юнкера разных училищ в шутку соперничали между собой и давали друг другу прозвища по названию училищ; юнкеров Павловского училища звали «павлоны». Они были лучшими строевиками в Российской императорской армии и отличались высочайшей дисциплиной, а вследствие этого – стойкостью в бою.
Военный марш павловцев начинался так:
Под знамя Павловцев мы дружно поспешим,
За славу Родины всей грудью постоим!
Мы смело на врага,
За русского Царя,
На смерть пойдём вперёд,
Своей жизни не щадя!!!
Рвётся в бой славных Павловцев душа…

Юнкера Павловского военного училища
Храм при Павловском училище был освящен в честь Святых равноапостольных Константина и Елены, и юнкера праздновали храмовый праздник 21 мая по старому стилю.
Когда юнкеров производили в подпоручики – первый офицерский чин, начальник училища вешал каждому из них на шею серебряную Казанскую иконочку Пресвятой Богородицы. После окончания военных училищ молодежь была готова отдать свои жизни «За Веру, Царя и Отечество», причем вера занимала в этом девизе первое место.
К началу Первой мировой четверть состава офицеров Генерального Штаба состояла из бывших «павлонов». На войну мой дед отправился, будучи 28 лет от роду, в составе элитного гвардейского полка – Измайловского.
Почти все эти славные гвардейцы, верные защитники Отечества, полегли на полях Первой мировой.

Костенко Александр Степанович, подпоручик. Погиб в бою в 1915
Немногие избежали гибели, и мой дедушка оказался в их числе, иначе наша беседа с вами просто бы не состоялась.
За боевые отличия капитан лейб-гвардии Измайловского полка Дмитрий Шатилов был награждён тремя орденами, в том числе орденом Святой Анны с надписью «За храбрость». Деда очень любили и уважали его солдаты.

Немецкие пехотинцы направляют пулеметы на русских из траншеи на реке Висла в 1916

Русские солдаты преодолевают проволочные заграждения

Один из первых добровольцев

После революции начался развал фронта, убийства офицеров, и в ноябре 1917 года дед отправился на Дон и стал одним из первых, кто записался в Добровольческую армию. Днем ее рождения считается 15 ноября (2 ноября по старому стилю) 1917 года.
Правда, армией этих добровольцев можно было назвать с большой натяжкой: на всю Россию нашлось всего 4 тысячи человек, которые отправились в первый смертельный поход. По численности это был просто полк старого состава, но вряд ли в истории России когда-либо бывали подобные полки: в его рядах шли два бывших Верховных Главнокомандующих, командующий армией, командиры корпусов, дивизий, полков, и зеленая молодежь – кадеты и юнкера.
Двоюродный брат деда, Павел Николаевич Шатилов (1881–1962), генерал от кавалерии, стал начальником штаба в армии Врангеля.

Романс, 1914 год. Художник Евгений Муковнин

Дед в Ледяном походе

Дед участвовал в Первом Кубанском походе, который иногда называют Ледяным. Участники похода вспоминали о том, почему его прозвали «Ледяным», так:
«Был март. В этот месяц часто портится погода: дождь, сменявшийся заморозками, вызывал оледенение шинелей… Затем резко похолодало, в горах выпал глубокий снег… доходило до того, что раненых, лежавших на телегах, вечером приходилось освобождать от ледяной коры штыками».
Дед служил адъютантом у полковника (позже генерала) Кутепова, человека стальной дисциплины и несгибаемой воли.
О том, как шли кутеповцы в Ледяном походе в обледеневших шинелях в сильный мороз, вспоминал Михаил Александрович Критский (1882–1969), участник Первой мировой и офицер Добровольческой армии, военный писатель:
«Шли невиданные чудища в обледенелых звенящих одеждах, с блестевшими от инея штыками. На лицах серебрились усы и брови. Сбоку шло такое же замерзшее водяное чудище, только вместо бороды у него стучали сосульки. Оно резко командовало:
– Ать, два! Ать, два! Рота, стой!
Зазвенело и простучало в разбивку.
– Отставить!
И снова та же команда:
– Рота, стой!
После того как раздался одновременный всплеск, спокойный голос сказал:
– Разойдись!
Это была офицерская рота полковника Кутепова».
Владимир Дейтрих, герой Первой мировой, Георгиевский кавалер, первопоходник, о Кутепове отзывался так:
«Имя Кутепова стало нарицательным. Оно означает верность долгу, спокойную решительность, напряжённый жертвенный порыв, холодную, подчас жесткую волю и чистые руки, и всё это – принесённое и отданное на служение Родине».
Дед был ранен, эвакуирован из Крыма с частями армии, пережил Галлиполи и все тяготы жизни беженца из родной страны.

Ледяной поход сквозь времена. Художник: Владимир Киреев

Поистине тесен мир!

Бабушку мою я помню еще лучше. Она происходила из старинной дворянской семьи. Мария Александровна Шатилова (1889–1975), урожденная Толстая, приходилась троюродной сестрой и Льву Толстому, и Алексею Толстому.
Предки бабушки были: отец Александр Феофилович Толстой – дед Феофил Матвеевич Толстой – прабабушка Прасковья Михайловна Толстая, в девичестве Голенищева-Кутузова, – пра-прадед светлейший князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов. Так что моя бабушка была прямым потомком фельдмаршала Кутузова.
Я сам родился в лагере Браунау в Австрии, где размещались после войны «ди-пи» (от англ. «Displaced person» (сокр. «DP») – «перемещенное лицо». – Ред.) – «перемещенные лица», точнее, беженцы военного времени. А у моего пра-пра-пра-прадеда Кутузова как раз в этих местах имелась штаб-квартира, о которой троюродный брат моей бабушки, Лев Толстой, писал:
«В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова. 11-го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку: фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали, – на нерусский народ, с любопытством смотревший на солдат, – полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где-нибудь в середине России».
Вот так обдумаешь все это – и понимаешь: поистине тесен мир!
После смерти деда бабушка приняла монашеский постриг с именем Мариамна в Ново-Дивеево.

Моя бабушка Мария Александровна Шатилова (урожден Толстая), в иночестве мать Мариамна

Ново-Дивеево

Мой папа

Папа, Владимир Степанович Павленко, был намного старше мамы и всего на 12 лет моложе маминого отца: он родился в 1898-м году в Одессе, в семье православного священника, причем был не только сыном, но и внуком, и правнуком священнослужителя. Папа говорил мне, что священниками служили мужчины в нашем роду вплоть до царствия Царя Алексея Михайловича Романова (1645–1676), и у меня нет оснований не доверять его словам.
В юности папа решил идти по стопам родных и поступил в духовное училище, где ранее учились его отец и дед. Когда началась Первая мировая, Владимиру Павленко исполнилось 16 лет, и почти все семинаристы его курса перешли из семинарии в Одесское военное училище, чтобы стать защитниками Отечества. Но когда они заканчивали училище, грянула революция.
Большевики убивали кадет и юнкеров, часто не считаясь с их возрастом, ведь они были стойкими защитниками Веры, Царя и Отечества, и этих последние рыцари Российской Империи практически не поддавались революционной пропаганде.
Вот всего лишь несколько девизов кадетских корпусов и юнкерских училищ:
Павловское училище: «Сам погибай, а товарища выручай!» Одесское: «Один – за всех, и все – за одного!» Чугуевское: «К высокому и светлому – знай верный путь!» Николаевское кавалерийское: «И были дружною семьею солдат, корнет и генерал!»
Эти девизы задавали очень высокую планку в жизни будущих офицеров и совершенно не сочетались с революционными лозунгами: «Грабь награбленное!», «Экспроприация экспроприаторов» и прочее.

Неизвестный герой Великой войны

Эвакуация кадет из Одессы

Анатолий Росселевич, в те годы кадет Одесского корпуса, вспоминал о том, как корпус уходил от преследования большевиков. Росселевич, как и мой папа, был на тот момент одним из старших воспитанников Одесского училища (ему было 17).
Он писал позднее:
«Чуть ли не последними мы покинули окраину Одессы и включились в поток повозок. Имея впереди младших кадет и чинов персонала с женами и детьми, наша полурота старших кадет шла в арьергарде с заряженными винтовками. Ждали обстрела в спину. Дул ледяной ветер, неся с собой мелкие льдинки и затрудняя дыхание.
В каком-то месте дороги открылся вид на море, и мы увидели цепь пароходов и иностранных военных судов, уходивших с рейда. Стало еще более жутко, и мы впервые поняли, насколько безнадежно было наше положение. Пройдя 15 верст, к вечеру с трудом разместились в ледяном здании какой-то школы. С утра ничего не ели, ни вещей, ни какой-либо еды не было ни у кого.
28 января, в 8 часов утра, мы спустились на лед Днестровского лимана и пошли к Аккерману, видневшемуся на другом берегу, на расстоянии приблизительно 10 верст. По-прежнему дул ледяной ветер, но солнце ярко сияло и, отражаясь на льду, слепило глаза, идти было трудно, ноги мерзли и скользили. Пройдя около половины лимана, мы услышали один за другим два орудийных выстрела, и вблизи разорвались два снаряда, пущенные румынами.
В тот момент никто не понял значения этих выстрелов, но потом выяснилось, что они были сделаны как предупреждение о том, что бывшие наши союзники, румыны, отказываются впустить в Бессарабию русские части…
Не успели мы сделать и 100 шагов обратно, как за спиной раздался выстрел, низко над головами пронесся снаряд и ударил в лед шагах в 20 от нас. Все бросились бежать, ожидая следующих выстрелов и опасаясь, что треснувший лед начнет ломаться. Помню, что сильный взрыв, столб воды и осколки льда слегка оглушили меня и заставили зажмурить глаза; когда я их снова открыл – глазам представилась жуткая картина. В громадную прорубь с разгона влетели сани, и мы услышали крики о помощи. Несколько кадет, и я в том числе, бросились туда.
В проруби, среди осколков льда, плавали сани и бились трое людей и две лошади с окровавленными головами, обезумевшие от боли и холода. На скорую руку мы связали вместе наши пояса и вытащили всех троих, одного за другим. Это были двое мужчин и молоденькая сестра милосердия. Края льда ломались под нами, кадет Гродский и я сами провалились, и наша одежда стала быстро покрываться льдом.
Особенно тяжело было вытаскивать одного из мужчин – большого, грузного старика в тяжелой шубе… через минуту, оступившись в воду, чувствуя, что замерзаю сам, я позабыл обо всем, и, когда в воде остались одни полуживые лошади, кадеты погнали меня и Гродского бежать к русскому берегу, чтобы мы согрелись хоть движением».
Росселевич вспоминал еще:
«В один переход мы проходили от 7 до 10 верст, всего за день делали около 40 верст. Шли то по дорогам, то через поля, ни о какой еде, конечно, не было и речи… Весь поход я помню как сплошной и мучительный сон; обманывали голод, подбирая на полях редкую мерзлую картошку, ели снег и кусочки грязного льда. То один, то другой кадет падали без сил, теряя сознание от голода и от боли в истертых ногах. Винтовка казалась свинцовой.
Уже на рассвете я не выдержал, отошел на край дороги и присел. Почти сразу погрузился в сон; отряды, повозки и отдельные люди медленно и равнодушно тащились мимо, никому не было дела до отставших.
Помню, я очнулся от толчка и увидел над собой женское лицо в косынке сестры милосердия. Оказалось, что это была та, которую мы спасли из проруби под Аккерманом. Она увидела мой синий линейный значок Одесского корпуса и поняла, что я кадет. Она посадила меня на свою повозку и дала крохотный кусочек хлеба и рюмку спирта...».
Вырвавшись из окружения, кадеты и юнкера прорвались на Дон, где вступили в Добровольческую армию.
Подводя итог выходу из окружения, Росселевич написал:
«Многих из нас уже нет в живых, одни погибли в Крыму, другие умерли в эмиграции. Но, вспоминая об этом походе, считаю долгом отметить, что доблестное поведение кадет Одесского кадетского корпуса было бы немыслимо в этой кошмарной и безнадежной обстановке, если бы они не принадлежали к кадетской семье. Товарищеская спайка, сознание долга, строгая дисциплина, присутствие духа и находчивость, – все это дало корпусное воспитание, которое сделало нас единственной боеспособной частью на фоне всеобщего развала и отчаяния».
Все описанное выше пережил и мой юный отец. Он рассказывал мне, что испытал на себе все ужасы Гражданской войны и 3 года «не слезал с лошади».
Позднее мой отец, как и дед, эвакуировались на кораблях Русской эскадры в Галлиполи.

Последняя осень. Художник: Евгений Муковнин

Мой папа – секретарь святителя Серафима (Соболева)

В эмиграции мой папа, Владимир Степанович Павленко, жил в Болгарии, где стал псаломщиком в Свято-Николаевской православной церкви в Софии и секретарем архиепископа Серафима (Соболева), ныне прославленного в лике святителей.
Владыка Серафим, известный своей высокой духовной жизнью, был настоятелем Свято-Николаевской церкви с 1921 по 1929 годы. Он был настоящий подвижник, живший в аскетической, почти нищенской обстановке, молитвенник, делатель Иисусовой молитвы, во многом подобный подвижникам первых веков христианства. От аскетического воздержания и тяжелых жизненных условий он еще в молодости заболел туберкулезом, но, несмотря на тяжелую болезнь, с истинной пастырской ревностью заботился о своей обездоленной пастве.

Архиепископ Серафим (Соболев)
Дерзновенная молитва архиепископа Серафима много раз совершала чудеса и даже возвращала к жизни безнадежно больных. Прихожане часто замечали прозорливость владыки: во время Исповеди он напоминал людям забытые грехи, а также отвечал на мысленные вопросы, которые ему хотели, но не решались задать. Когда духовные чада выражали свое недоумение, владыка Серафим говорил: «Это случайно».
Мой папа очень любил и уважал архиепископа Серафима и неоднократно становился свидетелем его прозорливости. Папа рассказывал, что владыка был миротворцем, старался покрывать всех любовью, примирять, когда возникали какие-то напряженные моменты.

Как генерал читал Шестопсалмие

Папа рассказывал забавный случай: однажды под праздник к ним в храм пришел один старый русский генерал, который обратился к папе, как к псаломщику, и стал просить, чтобы ему разрешили прочесть Шестопсалмие.
Эти шесть псалмов – молитва скорби, покаяния и надежды. Читается Шестопсалмие обычно в строгой обстановке: затворяются царские врата, гасится свет, тушатся свечи. Читать Шестопсалмие по Уставу следует «не борзяся»: ровно – без повышения или понижения голоса, внятно, чувствуя ответственность момента.
Папа пошел в алтарь и спросил у владыки Серафима: можно ли выполнить просьбу генерала? Владыка отнесся к этому с большим сомнением и спросил:
– А умеет ли он читать на церковнославянском?
Папа ответил:
– Владыко, я не спрашивал, но ведь если бы он не умел – разве стал бы обращаться с подобной просьбой?!
Владыка с сомнением покачал головой, но разрешил, чтобы не обидеть старика. Почему у него возникло сомнение, папа понял сразу, как только генерал начал читать. Он читал таким командным, резким и отрывистым голосом, словно отдавал команды на плацу: Смир-но! От-ста-вить! Разой-дись! – и тому подобное.
Прихожане были в шоке, и владыка попросил папу:
– Возьми, возьми у него молитвослов…
Но папа, будучи человеком военным, стеснялся прервать генерала и не знал, что делать. Наконец генерал прочитал половину – первые три псалма, и тогда папа быстро подошел к нему и сказал:
– Ваше превосходительство, владыка благодарит вас за чтение! А теперь я сам окончу читать…

Храм святителя Николая Чудотворца в Софии

В Сербии

Моя мама, Мария Дмитриевна Шатилова, родилась в 1916-м году в Петрограде (после начала Первой мировой войны Санкт-Петербург переименовали в Петроград). Маленьким ребенком вместе с родителями мама была вывезена из Крыма и росла сначала в Варне, в Болгарии, потом в Белграде, в Сербии. Дедушка работал бухгалтером, бабушка растила детей. Семья Шатиловых была очень уважаема в Сербии.
Мамин брат Владимир (1923–1986) был кадетом, его Первый русский кадетский корпус имени Великого князя Константина Константиновича был вывезен из России и находился недалеко от Белграда.
Маленьким Володя имел острый носик и носил среди кадет прозвище Мышка Шатилов, но, несмотря на такое забавное прозвище, был очень любим товарищами.
Позднее стал келейником Митрополита Анастасия (Грибановского), второго по счету Первоиерарха РПЦЗ (с 1936 по 1964 год). В 1971-м году мамин брат, Владимир Дмитриевич Шатилов, был рукоположен в священники.

Митрополит Анастасий (Грибановский)

Митрополит Антоний (Храповицкий)

Мама была очень церковным человеком, всегда читала и пела на клиросе вместе с моими прабабушкой и бабушкой в Свято-Троицком соборе Белграда, где служил Митрополит Антоний (Храповицкий) (1863–1936), так что они хорошо знали владыку.
Владыка Антоний был Митрополитом Киевским и Галицким после Митрополита Владимира (Богоявленского) – священномученика, зверски убитого 25 января 1918 года. В марте 1920 года владыка Антоний отправился на Афон, но пробыл там только 5 месяцев, поскольку уже в сентябре был вызван Врангелем в Крым.
А еще через два месяца, 6/19 ноября 1920 года, владыка Антоний вместе с войсками эвакуировался из Крыма в Константинополь. В этот же день на борту корабля «Великий князь Алексей Михайлович» группа архиереев во главе с Митрополитом Антонием провели заседание Временного Высшего Церковного Управления на Юге России.
Этот день и считается днем рождения Русской Православной Зарубежной Церкви, а Митрополит Антоний (Храповицкий) стал самым первым по счету Первоиерархом РПЦЗ и был им с 1920 по 1936 год.

Митрополит Антоний (Храповицкий)
В Свято-Троицкий собор Белграда приезжали служить Сербские Патриархи, здесь молились король Александр, королева Мария и другие члены королевской семьи. В этом соборе в 1929-м году был перезахоронен Главнокомандующий Русской армией в Крыму барон Врангель, в этом же соборе вплоть до 1944 года хранились боевые знамёна Наполеона и османской армии, взятые в плен русскими воинами.

Храм Святой Троицы (Белград)

Шатиловы и Максимовичи

В 1924-м году в Свято-Троицком соборе Митрополит Антоний (Храповицкий) поставил в чтецы Михаила Максимовича, студента богословского факультета Белградского университета, будущего святителя Иоанна Шанхайского. Так что мои прабабушка, бабушка и мама вместе с будущим владыкой Иоанном пели и читали на клиросе. Семья Шатиловых дружила с семьей Максимовичей.

Владыка Иоанн Шанхайский

В Америке

На начало Второй мировой войны деду и бабушке было под 60, а после войны они вместе с моей мамой оказались в лагере для беженцев в Австрии. Там моя мама познакомилась с папой, и я родился в лагере в 1947-м году, а в двухлетнем возрасте оказался в Америке. Кроме меня, в нашей семье росли мой брат Павел и две сестры: Мария и Ольга.
Мы поселились в Вайнланде, штате Нью-Джерси, где всей семьей стали активными прихожанами Свято-Троицкой церкви. Я даже не помню, когда начал прислуживать в алтаре, так рано стал это делать.
Потом учился в Свято-Троицкой семинарии в Джорданвилле, и вот уже 50 лет служу в сане священника.

Семинаристы Джорданвилль 1966-1967 год, выпуск был в 1971 году

Протоиерей Стефан и матушка Татьяна (в день рукоположения)
Мне сейчас очень стыдно, что я мало расспрашивал своих родителей об их прошлом, хотя всегда живо интересовался этим. Часто уговаривал маму и папу что-то мне рассказать из прошлой жизни, но им все было некогда: мы были бедными, и они очень много работали, занимались тяжелым трудом на фабрике, хотя имели высшее образование. Все русские эмигранты были в те годы в одном положении и испытывали все тяготы жизни беженцев.
Мама отошла ко Господу в 1987-м году, папа – в 1985-м году.

Мой папа Владимир Степанович Павленко
Моя матушка Татьяна Олеговна (в девичестве – Воробей) шила облачение для святителя Иоанна Шанхайского, а я встречался с ним, когда он был еще жив, и даже получил его благословение.
Вот такими историями я хотел сегодня с вами поделиться. Храни Господь!