Святые, которые сомневались
В Евангелии от Марка есть одна особенная история о соотношении веры и сомнения. Однажды ко Христу привели бесноватого отрока. Отец его просил Господа сжалиться и исцелить несчастного, на что Иисус сказал ему: Если сколько-нибудь можешь веровать, всё возможно верующему (Мк 9:23). Тогда родитель со слезами воскликнул: Верую, Господи! Помоги моему неверию (Мк 9:24).
Удивительно: в одном высказывании совмещаются несовместимые между собой крик «верую» и признание в неверии. Но опыт святых людей показывает, что настоящая, живая, искренняя вера всегда идет бок о бок с сомнением: одно предполагает другое и порознь не существует. Сомнение оказывается незазорным. Наоборот — обоснованным, полезным, даже логически необходимым.
Он сомневался потому, что боялся нового, еще более болезненного разочарования. Но было за этим сомнением и нечто рациональное, последовательно научное. На свидетельства своих друзей он ответил требованием наглядности, физически ощущаемой достоверности. И желаемое святой получил.
Апостол Фома (I век после Р. Х.), вошедший в мировую историю с прозвищем «Неверующий», не был среди других учеников Христа, когда Он явился им всем после Своего Воскресения. Из евангельского текста нам неизвестно, по каким причинам апостол отсутствовал. Возможно, Фома был настолько сломлен, осознав весь ужас произошедшего с Учителем, что полностью изолировался, ушел в себя и на время даже отказался от общения с другими людьми.
Все его надежды, идеалы, наконец главный жизненный смысл остались за огромным камнем, закрывавшим вход в пещеру — могилу Казненного. В своем одиночестве апостол пытался пережить, осознать всю тяжесть настигшего его горя. И когда Фома наконец воссоединился с апостолами, то на их рассказ о встрече с воскресшим Учителем он отреагировал категорично. Если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю (Ин 20:25), — отрезал Фома.
Один из отцов Церкви, святитель Кирилл Иерусалимский предполагал, что неверие апостола было связано с огромной внутренней радостью, которая при этом сочеталась со страхом столкнуться в итоге с еще более горьким разочарованием. Фома, как бы мы сказали сейчас, не верил своему счастью. Кроме того, апостол мог бояться, что его друзья видели не Христа, а галлюцинацию, призрак. Потому он настаивал: «пока не вложу»… В каком-то смысле это было научное требование наглядности, доказуемости. Блаженный Феофилакт Болгарский в своем толковании на Евангелие от Иоанна отмечает: «Смотри, он не сказал: я не верю глазам, но присовокупил: “если не вложу руки моей”». Принципом сомнения апостол хотел испытать факт веры, то есть чудо.
И когда его собственные глаза увидели воскресшего Учителя, и он услышал от Него: подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим (Ин 20:27), то, уже ни в чем не сомневаясь, воскликнул: Господь мой и Бог мой (Ин 20:28).
Эти слова апостола часто воспринимается прямолинейно — как простое признание. Но уже упомянутый блаженный Феофилакт указывает, что за ним открывается и нечто более важное: Фома исповедовал во Христе две природы. Сказав «Господь мой», апостол обратился к Нему как к своему господину, учителю, признавая в Нем человека. Сказав же «Бог мой», Фома исповедовал во Христе Его божественную природу.
Так за сомнением открылось богословие.
Автор: Тихон Сысоев
Удивительно: в одном высказывании совмещаются несовместимые между собой крик «верую» и признание в неверии. Но опыт святых людей показывает, что настоящая, живая, искренняя вера всегда идет бок о бок с сомнением: одно предполагает другое и порознь не существует. Сомнение оказывается незазорным. Наоборот — обоснованным, полезным, даже логически необходимым.
Он сомневался потому, что боялся нового, еще более болезненного разочарования. Но было за этим сомнением и нечто рациональное, последовательно научное. На свидетельства своих друзей он ответил требованием наглядности, физически ощущаемой достоверности. И желаемое святой получил.
Апостол Фома (I век после Р. Х.), вошедший в мировую историю с прозвищем «Неверующий», не был среди других учеников Христа, когда Он явился им всем после Своего Воскресения. Из евангельского текста нам неизвестно, по каким причинам апостол отсутствовал. Возможно, Фома был настолько сломлен, осознав весь ужас произошедшего с Учителем, что полностью изолировался, ушел в себя и на время даже отказался от общения с другими людьми.
Все его надежды, идеалы, наконец главный жизненный смысл остались за огромным камнем, закрывавшим вход в пещеру — могилу Казненного. В своем одиночестве апостол пытался пережить, осознать всю тяжесть настигшего его горя. И когда Фома наконец воссоединился с апостолами, то на их рассказ о встрече с воскресшим Учителем он отреагировал категорично. Если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю (Ин 20:25), — отрезал Фома.
Один из отцов Церкви, святитель Кирилл Иерусалимский предполагал, что неверие апостола было связано с огромной внутренней радостью, которая при этом сочеталась со страхом столкнуться в итоге с еще более горьким разочарованием. Фома, как бы мы сказали сейчас, не верил своему счастью. Кроме того, апостол мог бояться, что его друзья видели не Христа, а галлюцинацию, призрак. Потому он настаивал: «пока не вложу»… В каком-то смысле это было научное требование наглядности, доказуемости. Блаженный Феофилакт Болгарский в своем толковании на Евангелие от Иоанна отмечает: «Смотри, он не сказал: я не верю глазам, но присовокупил: “если не вложу руки моей”». Принципом сомнения апостол хотел испытать факт веры, то есть чудо.
И когда его собственные глаза увидели воскресшего Учителя, и он услышал от Него: подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим (Ин 20:27), то, уже ни в чем не сомневаясь, воскликнул: Господь мой и Бог мой (Ин 20:28).
Эти слова апостола часто воспринимается прямолинейно — как простое признание. Но уже упомянутый блаженный Феофилакт указывает, что за ним открывается и нечто более важное: Фома исповедовал во Христе две природы. Сказав «Господь мой», апостол обратился к Нему как к своему господину, учителю, признавая в Нем человека. Сказав же «Бог мой», Фома исповедовал во Христе Его божественную природу.
Так за сомнением открылось богословие.
Автор: Тихон Сысоев
-
Верующая
- 1
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
