Воспоминания о схимонахине Сепфоре

Ольга Рожнева — о келейнице матушки Сепфоры и о самой схимонахине Сепфоре.

"… в этом одиноко стоящем домике, тишина. Я слышу, как неспешно падает снег, кружатся снежинки, сладко потягивается кошка Мурашка, потихоньку начинают чирикать птички… Слышу, как трещат дрова в печи. Мурашка сидит на подоконнике и следит за птицами. Прихожу с улицы с полными вёдрами воды, а в комнате уже тепло. Весело начинает посвистывать чайник — пора, хозяйка, пора пить чай! Хорошо!
Сейчас будем завтракать с Мурашкой, потом за работу! Я пишу для издательства Оптиной, сидя спиной у печки, а кошка уютно устраивается у меня на коленях. А за окном — снег и белоснежная Оптина. Что может быть лучше?
Мою идиллию нарушает неожиданный звонок мобильника: мой духовный отец объявляет мне, что через час за мной заедет попутная машина. У меня новое послушание: нужно на пару недель заменить сестру, которая ухаживает за старенькой схимонахиней. Едва успеваю задать вопрос: «А куда нужно ехать?» Батюшка как обычно немногословен: «Город называется Киреевск, матушку зовут Анастасией, она была келейницей старицы, схимонахини Сепфоры». В трубке гудки, и я сижу пару минут в растерянности. Затем начинаю собираться.
Сборы мои недолги. Первым делом — накормить и выгулять Мурашку. Вечером за ней приедут. Теперь сама. Чем старше я становлюсь, тем меньше мне нужно. Omnia meum mecum porto(Всё своё ношу с собой). Тёплый свитер, длинная удобная юбка, старенький ноутбук, такой же старенький фотоаппарат, несколько любимых иконочек, потрёпанный блокнот — и я готова к новому повороту в моей жизни.
Где-то там, далеко осталась моя старая привычная биография, в которой были постоянная и ответственная работа, трёхкомнатная квартира, полная вещей, каждая из которых казалась существенно необходимой. В той прошлой жизни всё было расписано по минутам и на годы вперёд. А теперь я — странница. И не знаю, что ждёт меня через час. И мне это нравится!
В путь!

Не проходит и часа, как за окном раздается гудок — за мной приехали. В машине монахиня Феодосия, двое молодых людей и водитель Климент.
— Клим, а Киреевск — это далеко?
— Оль! Я понятия не имею! Мне дали послушание — я и еду.
В машине громко по очереди читают акафисты. А у меня на душе тревожно. Я думаю о том, куда и к каким людям я еду. Вспоминаю, что читала о старице Сепфоре, о её келейнице и её дочери. Про городок, где они жили и куда мы едем. Достаю и смотрю карту.
От Оптиной примерно четыре часа пути. Киреевск — небольшой городок в Тульской области, в сорока километрах от Тулы. Расположен на реке Олень, что в бассейне Оки. В этом городке великая подвижница нашего времени, старица Сепфора, провела большую часть своей жизни.
Жила она очень прикровенно. Молитвенный подвиг свой скрывала. Была уже прозорливой старицей, схимницей, к ней приезжали иеромонахи, игумены, протоиереи, а соседи недоумевали: «Почему это к нашей бабушке Даше из Оптиной столько батюшек приехало?» Она жила не напоказ, не было у неё цели прославиться. Старица Сепфора молитвенно стояла у истоков возрождения Оптиной пустыни и Клыкове.
Рядом в машине матушка Феодосия в инвалидной коляске, она уже старенькая. Молитвенница. Когда духовные люди пребывают в молитве, Господь открывает им многое. Про матушку Феодосию рассказывают, что она может объявить своим помощникам: «Сейчас к нам гости приедут». Перечислить, кто именно приедет. И через некоторое время гости действительно приезжают.
Потихоньку смотрю на матушку. А она тут же поднимает на меня взгляд, и взгляд этот умный и молодой. Сколько раз я видела такие мудрые и молодые глаза у стареньких монахов и монахинь, схимников и схимниц. Да, душа не имеет возраста… Такие люди, как матушка Феодосия, растут духовно и с годами превращаются в старцев и стариц, а не в стариков и старух.
Матушка Феодосия едет в гости к матери Иоанне. Парализованная, она в своей инвалидной коляске сама и руки поднять не может. А вот — едет в гости.
И, похоже, ни о чём не тревожится. Её спокойный взгляд, кажется, говорит мне: «Ну, что ты?! С Господом нигде не страшно!» И от этого мудрого взгляда я успокаиваюсь и присоединяюсь к общей молитве. В машине читают акафист святителю Николаю Чудотворцу, затем ещё акафист и ещё. Машина летит почти бесшумно над заснеженными полями.
И вот он, Киреевск. Деревья в инее, чистый белый снежок. Тихая, неяркая, но такая милая сердцу среднерусская природа. Городок нешумный. Широкие улочки. Дома кирпичные, трёхэтажные. В одном из таких домиков и живёт мать Иоанна.

Знакомство с матушкой Анастасией

В её келье множество икон, постоянно горят лампадки, на стенах фотографии наставницы — старицы Сепфоры. У матушки парализована правая часть тела, и она нуждается в помощи и уходе. Подхожу к ней под благословение, и она осеняет меня крестом. И опять — удивительно молодые умные глаза! А улыбка! Матушка улыбается мне, и вся её келья будто озаряется светом и теплом.
При знакомстве со мной матушка плачет.
— Матушка, почему вы плачете?
— От радости, деточка! Я тебе очень рада!
Она говорит со мной так, как будто знала меня раньше. И мы вскоре начинаем общаться как давно знакомые люди.
Мне нужно будет помогать матушке передвигаться по комнате (она в основном лежит на кровати, но может сидеть в кресле). Нужно будет готовить еду и помогать кушать; стирать и прибирать в квартире; вычитывать длинное молитвенное правило. Когда я приехала, матушка была сильно простужена, на следующий день я вызвала к ней врача.
Тяжёлый бронхит с высокой температурой. Хорошо, что я умею делать уколы. Когда-то в университете у нас была медицинская кафедра. А потом, когда росли и болели мои детишки, пришлось пополнить медицинские знания и навыки. Так что матушке пригодилась моя «лёгкая» рука.
Матушка непроста. Смотрю на неё в начале знакомства: милая улыбка, морщинки на лице — и думаю: «Обычная добрая старушка». А она испытующе бросает на меня взгляд и вдруг спрашивает о возрасте. Я отчего-то смущаюсь и бормочу: «А сколько дадите?» Матушка называет цифру лет на десять меньше моего возраста. Вообще-то обычно мне столько и дают, выгляжу я моложаво.
Я киваю головой и улыбаюсь: «Ну да, примерно так я себя и чувствую».
Но матушка вдруг строго говорит: «А я думала, что тебе…» — и называет мой точный возраст. Я густо краснею. Вот тебе и обычная добрая старушка. С такой точностью мне ещё никто мой возраст не называл. Что это? Случайное угадывание?
Позднее я столкнусь с тем, что угадывает мать Анастасия поразительно часто. Так часто, что угадыванием это уже не назовёшь.
Перед чтением Псалтири спрашивает у меня:
— Как читаешь Псалтирь?
— Кладу закладку и читаю кафизму за кафизмой по порядку.
Хочу добавить, что кроме этого читаю ещё по благословению семнадцатую кафизму, получается две кафизмы в день, но прикусываю язычок. Вдруг скажет: «Читай вслух»? А правило у неё и так большое, у меня язык устаёт. Вот чудеса — болтать попусту никогда не уставал, а теперь молиться устаёт!
— Ну что ж, открывай закладку и читай.
Читаю. Заканчиваю и думаю: «А уж семнадцатую я потом прочитаю, про себя. А и не прочитаю, так отдохну. Устала я — целый день как белка в колесе». Но не тут-то было. Мать Анастасия строго спрашивает:
— Ну, а дальше?
— Что дальше? Всё! Кафизму прочитали!
— Не-ет! Что тебе ещё духовный отец благословил читать? Ну, что ты мнёшься-то? Какую благословил ещё кафизму каждый день читать? Семнадцатую? Вот и читай! Давай-давай! В ней всё, она — золотая!
— Матушка! От тебя ничего не утаишь!
Улыбается тихонько:
— Мне прежняя келейница всегда говорила: «Мать Анастасия, ты прямо на уме у меня побывала!»
— Матушка, а как ты стала келейницей старицы?

Подарки старцев

— Ну, как. Я была тогда ещё молодая, твоего возраста. Была не то чтобы маловерующей, но в церковь некогда мне было ходить. Жила обычной жизнью, сыновей растила, мужа любила. Работа у меня была ответственная — в ОРСе. Так отдел рабочего снабжения назывался. Руководила. Начальником была. Одевалась красиво. Жизнь моя после знакомства с матушкой Сепфорой сильно изменилась. Как-то раз знакомая меня к ней привела. Просто так.
А у меня платье без рукавов, босоножки на ногах, пятки голые. Матушка смотрит и говорит: «В торговле работаешь — и что, ткани тебе на рукава не хватило? А на ногах это что у тебя?» Я смутилась. А она подарила мне, незнакомому человеку, чёрный платок и Псалтирь. Такие вот подарки.
Вышла я от матушки. Очень она мне понравилась, хоть и смутила. Понравилась тем, что исходили от неё необыкновенные доброта и любовь. Так и хотелось быть рядом с ней, никуда не уходить. Но платочек и Псалтирь вряд ли мне пригодятся, думаю. Чего это я буду при молодом муже платок чёрный носить?
А это матушка будущее моё мне предсказала. Скоро стала я неожиданно вдовой и покрыла этим платочком голову. И молиться начала. Стала к матушке ходить. А ей открыто было, конечно, что вместе с ней мы двадцать лет проживём, что буду я её келейницей.
— Матушка, а у меня примерно так же было. Мне тоже старец подарил подарок, который предсказал мне будущее.
— Что ты, деточка?! Ты встречалась со старцем?
И я рассказываю свою историю о том, как пару лет назад я трудилась на послушании в Псково-Печерском монастыре и даже смогла поговорить со старцем Адрианом. Он уже сильно болел. В свои восемьдесят семь лет старец продолжал принимать паломников, но всё чаще келейница выходила и говорила, что сегодня батюшка плохо себя чувствует и принимать никого не будет. Многие жили по неделе и больше, но попасть к старцу не могли. Так и уезжали. По милости Божией, так получилось, что меня он принял сразу же, говорил со мной долго и даже подарок подарил.
— Ну-ка, расскажи, деточка. Подарок, говоришь?
— Ну да. Знаешь, матушка, я зашла к нему, а он сидит в кресле, седой такой, слышит плохо, а глаза молодые и мудрые! Показал мне, чтобы я присела рядом. Я присела и отчего-то начала плакать. Плачу и остановиться не могу.
— Оля, это твоего сердечка благодать старца коснулась.
— Да, наверное. А отец Адриан погладил меня по голове и говорит: «Ну что, муж-то бросил тебя одну с детьми? Ну что ж, неси свой крест». А я ему говорю: «Муж у меня погиб, батюшка». А он улыбается: «Ну, я же говорю, что одну тебя с детьми бросил». И продолжает: «Да Мы и знать не знаем, а жизнь-то у нас изменится. И очень скоро. Детишки выучатся, на ноги встанут. Господь и уведёт из мира. Приведёт в монастырь. Придётся и профессию поменять». А я слушаю и думаю: «Это про кого он говорит? Я на одном месте много лет работаю, руководителем. Уважают меня в коллективе, и успехи есть, и достижения.
Мне-то уж точно перемена профессии не грозит». А он опять улыбается и говорит мне о моём будущем. Это я потом поняла, что он обо мне говорил, когда это сбываться стало.
— Олечка, ты не рассказывай о том, что ещё не сбылось. Нельзя.
— Да, матушка, я только духовному отцу рассказала. И он не благословил о том, что ещё не сбылось, рассказывать. А о подарке можно. Вот, значит, старец мне и говорит: «Ну, что же тебе дать на благословение?» А я так обрадовалась! Сижу и думаю: «Может, иконочку благословит?» А он мне и говорит в ответ на мои мысли: «Как же я тебе иконочку-то благословлю? Видишь, они у меня к стенке все прибиты». Мне даже страшно стало: «Всё старцу открыто».
И вот он говорит: «Знаю, что тебе подарить. Вот тебе кружка». И подаёт мне коробочку красную с позолотой. Благословил меня, маслом освящённым лоб помазал… Тут уже и келейница меня выпроваживает, бормочет: «Как же ты долго-то! Никто так долго не бывает! Устал батюшка!»
А я, счастливая, выхожу на улицу. «Вот, — думаю, — кружка батюшкина! Чай пить буду и старца вспоминать!» Открываю коробочку — а там подсвечник позолоченный! И крупные буквы: «Христос Воскресе!» Я озадачилась. Звоню духовному отцу и говорю: «Батюшка, отец Адриан сказал, что кружку мне дарит. А это и не кружка никакая, а подсвечник! Ошибся старец, значит, да?»
А духовник, который сам не раз бывал у старца Адриана, мне говорит: «Это не старец ошибся, это ты бестолковая! Ну как ты не понимаешь?! Вот кружка — с кружкой по храму ходят, люди в кружку милостыню бросают. А твоей кружкой теперь что будет?! Подумай-ка сама! Посмотри ещё раз на подсвечник. Подумай, для чего он служит. Да, для свечи. А свечу-то мы когда зажигаем? Ну, какая же ты бестолковая-то. Поняла?» А когда я домой из монастыря ехала, мне коллега позвонила и сказала, что нас ждёт реорганизация и работу мы скорей всего потеряем. Так и случилось. Вот тебе и перемена профессии. Я рассказы писать начала. Потом тебе почитаю, если захочешь. Вот книга моя вышла.
— Да, Оля. Старец ведь тебе и про монастырь сказал. Вот и живёшь ты сейчас в Оптиной. И рассказы пишешь православные — вот тебе и «Христос Воскресе!» Обязательно послушаю рассказы твои. А подсвечник тебе ещё и по-другому пригодится. Я вот тебе чётки подарю. Какие? Ну, когда-то они матери Сепфоре принадлежали. Вот. Теперь твои будут. Держи-ка. Вот мы с тобой и рассказали друг другу о подарках старцев.
— Матушка, а ещё отец Адриан сказал, что я встречу старицу. А может, он про тебя говорил?
— Ну что ты, какая ж из меня старица? Положи-ка теперь меня на кровать. Устала я сидеть-то.
— Матушка, какая ты горячая, давай температуру померим.

Проси только терпения

Температура у матушки тридцать восемь. Дышит с трудом. А у неё и так болят ноги и рука. Паралич их согнул, и они не распрямляются. В монастыре я ухаживала за бабушкой, у которой тоже болели ноги. Но я делала ей по назначению врача обезболивающие уколы, и она часто принимала анальгетики. А здесь — никаких обезболивающих, только кроткая улыбка. И лишь по невольному стону и затуманенным болью глазам можно догадаться, как плохо матушке. Делаю ей укол антибиотика, назначенный врачом от тяжёлого бронхита с подозрением на пневмонию. Терпит молча, хотя укол этот болезненный.
И мне становится так жалко матушку, что я, охваченная порывом, прижимаю к груди её здоровую руку и начинаю шёпотом молиться:
— Батюшка, святой великомученик и целитель Пантелеймон! Матушка Сепфора! Помогите! Исцелите! Ну почему же вы не помогаете?! Ведь матушке так плохо!
А она поднимает здоровую руку и смахивает слёзы с моей щеки:
— Что ты, деточка, не молись так! Только терпения проси для меня! Болезнь — она что? Она человека не характеризует! И потом — они мне помогают! Вот вас посылают. Видишь? Не плачь! А я раньше, знаешь, была монахиня Пантелеймона. Мать Сепфора меня звала ласково: «Пантюша». Достань-ка маслица, вот там, на полочке, от батюшки Пантелеймона, сейчас мы с тобой им помажемся. Вот и будет нам лучшее лекарство. Поняла? Почитай-ка дальше Псалтирь-то.

Совместная молитва

Читаю дальше Псалтирь и с удивлением понимаю, что читать стало легче. А почему? Да потому что матушка молится со мной, и моя слабенькая немощная молитовка поддерживается твёрдой молитвой схимонахини. Я запнусь, а она мне слова подсказывает. Позднее я узнала, что мать Анастасия знает Псалтирь наизусть.
Читаю знаменитый, пронзительный по своему чувству покаяния, пятидесятый псалом, и, когда произношу последние слова: «Тогда благоволиши жертву правды, возношение и всесожегаемая, тогда возложат на олтарь Твой тельцы», матушка тихонько говорит:
— На этих словах умерла матушка Сепфора. И Оптинский игумен Антоний сказал: «Вот смерть праведницы».
(Отрывок)