Бог и Человек, или О свободе

По мнению одного из современных церковных писателей, большинству верующих свойственно бессознательное монофизитство — восприятие Христа главным образом как воплотившегося Бога и гораздо в меньшей степени — как подлинного человека. А мне кажется, Христовы слова прекрасны именно тем, что они — предельно человеческие и сказаны из глубины человечности.

«Огонь пришёл Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Лк 12:49). Христианство — революция жаждущего обновления духа — восстаёт против успокоенности, равнодушия, самодовольства и вообще всего, что угашает и подавляет «самое древнее, самое сильное, самое настойчивое человеческое желание».

Христос ведёт Своих учеников в тишину Отчего дома сквозь бурю. Чтобы дать человеку покой, нужно сначала лишить его покоя — разбудить в нём желание подлинной и живой жизни.

Евангельские блаженства — никакие не заповеди, а черты человека, осознавшего свою Тоску, зовущую за пределы обыденности. Быть по-евангельски блаженным означает просто быть живым.

Комментарий к одной из моих заметок: «…телесные делания призваны (по-моему) опустошать человека. Поклоны, неспания, неядение — измождение ради исчерпания себя. Когда сосуд полон, что в него нальёшь. Человек полон собой (достоинствами, грехами, страстями, амбициями, желаниями) — где место Богу? „Отвергнись себя“. А как? А вот так — постом, принуждениями. Часто слышим слова о выгорании. И слава Богу! Теперь тебя в тебе нет. Можно поселить туда Христа. И уже не надо искать в себе ресурс. „Боже! Помоги!“ И всё… или почти всё».
Что тронуло до глубины души — это скромное «по-моему» в начале комментария.
С остальным несогласен.
«Тебя в тебе нет» — пугающий идеал, который означает: я настолько плох, что единственный способ решить проблему — совершить аскетическое самоубийство.
Кому же тогда заповедано любить? Кто будет удивляться, радоваться, благодарить, наследовать вечную жизнь?
И что делать Христу в моей опустошённости?
Я понимаю аскетическую задачу ровно противоположным образом: очиститься от всего, что мешает стать собой — подлинным — и в полную меру.
А как же знаменитое Павлово «…уже не я живу, но живёт во мне Христос»? Это не самоуничтожение, а поглощённость образом Христа.

Митрополит Антоний Сурожский: «…первый момент в христианской жизни: вместе с Богом верить в человека, начиная с себя самого».

Один батюшка сказал: «Всё поведение христианина должно быть проповедью».
Такая задача утверждает верующего на пути благочестивого лицемерия.
Спросили бы моё мнение относительно христианского поведения — привёл бы Христовы слова: «…если <…> не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное» (Мф 18:3).
Или процитировал бы Е. Евтушенко:
Скучища — хорошо вести себя.
Тоска — вести себя нарочно плохо.
Не знать, как ты ведёшь себя, — вот счастье.
Всё просто: надо жить как океан.
Для тех, кто не читал замечательную поэму «Голубь в Сантьяго», поясню: океан могуч тем, что «никогда не знает, как вздумает он сам себя вести».

Кнопочка, героиня сказки Н. Носова «Незнайка в Солнечном городе», говорит своему незадачливому другу: «Я хочу, чтоб ты был хороший», обнаруживая тем самым некоторое самомнение и желание сохранять над Незнайкой власть.
Но добродетель заключается не в том, чтобы СООТВЕТСТВОВАТЬ чьим-то ожиданиям.
Важно научиться БЫТЬ — и не «хорошим», а равным собственной глубине.
БЫТЬ СОБОЙ — непосредственно, искренно, без притворства, масок и защит: «…вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства» (Ин 1:47).
Что касается Незнайки, он, конечно, человечнее правильной во всём Кнопочки.

Для ребёнка грех — нарушить закон, для зрелого человека грех — подчинить себя закону.

Когда верующий настаивает на том, чтобы его домашние посещали храм, требует от окружающих соблюдения церковных установлений и грозит нарушителям религиозного закона божественными санкциями, это означает — он открыл благочестивый способ контролировать своих ближних.

Для тех, кто смотрит глазами закона, живущие в свободе призвания всегда будут выглядеть беззаконниками…