У палачей есть душа
Маити Гиртаннер жестоко пытали за участие в Сопротивлении. Из всех, кто попал тогда в руки гестаповцев, выжила лишь она одна. Через сорок лет в квартире уже пожилой женщины раздался звонок. Это был ее палач. В КЦ «Покровские ворота» состоялась презентация книги Маити Гиртаннер «И у палачей есть душа» в переводе М.В. Шмаиной.
– Я в Париже и хотел бы вас видеть.
Человек говорил по-немецки. Я сразу узнала голос. Шел 1984 год, а я слышала этот голос последний раз сорок лет назад, в феврале 1944-го, но никаких сомнений, это был он: Лео, немецкий врач из гестапо, державший меня в заключении долгие месяцы во время Второй мировой войны.
Маити родилась в старинной швейцарской семье, которая была глубоко предана традиции протестантизма, но отец Маити в молодости перешел в католичество. Он умер, когда Маити было четыре года, но именно от отца девушка унаследовала открытость другим людям и внешнему миру и твердую веру. Девиз семьи Гиртаннеров: «Дерзать и быть стойкими».
Дед Маити был профессором Парижской консерватории, и с ранних лет девочка училась игре на пианино. Она была очень способной и рано начала концертировать.
В ряды Сопротивления восемнадцатилетняя Маити попала случайно. Дом ее семьи располагался на берегу Вьенны, прямо на демаркационной линии, с 1940 года часть деревни Бон находилась под немецкой оккупацией. Маити свободно говорила по-немецки, и это дало ей возможность помогать окружающим.
Я не проснулась внезапно в один прекрасный день участницей Сопротивления. Я не приписывала себе миссии изгнать немцев из Франции на следующий день после разгрома. Я говорила: «Я не принимаю себя за Жанну д’Арк, и у меня нет безумной и визионерской отваги генерала де Голля, верившего, вопреки всякой очевидности, в возможность возобновления борьбы».
Когда с ней связались участники Сопротивления, Маити стала выполнять различные задания: доставляла посылки, письма, документы, деньги. Через какое-то время она начала помогать беглым французским офицерам переходить границу. В разгар оккупации, в 1941-1942 году, она проделывала четыре-пять переходов в неделю. Это длилось около трех лет, с лета 40-го до весны 43-го, когда демаркационная линия была ликвидирована. В итоге Маити спасла примерно сто человек.
Девушка продолжала заниматься музыкой. Иногда ей приходилось выступать перед немецкими оккупантами – в Париже ее приглашали музицировать на различных мероприятиях и праздниках. Это позволяло ей договариваться об освобождении арестованных товарищей.
Масштаб наших действий был очень скромным. В основном мы стремились помочь конкретным людям. Во всем этом не было никакой идеологии или политики. Мы старались освободить молодых людей, арестованных гестапо, снабжать документами нуждающиеся в этом семьи, передавать корреспонденцию в организованные группы Сопротивления, искавшие анонимных посредников.
Его специально выбрало гестапо для изучения новых методов дознания. Его задача была недвусмысленной: получить признания подозреваемых, причиняя им все более невыносимые страдания, но не доводя их до смерти, что, на самом деле, не препятствовало «превышению полномочий» и в конечном итоге уничтожению людей. Пособники Лео наносили нам удары дубиной в нижнюю часть позвоночника. Помимо кровоподтеков, видимых следов не оставалось. Но внутренние повреждения были ужасны, к чему палачи и стремились. Удары достигали костного мозга и разрушали нервные центры. Так случилось со мной и со всеми семнадцатью заключенными.
Последствия пыток лишили Маити возможности продолжать занятия музыкой, создать семью. Всю жизнь она испытывала сильные боли, но это не сломило ее.
В один прекрасный день я сказала себе, что не надо сожалеть о том, чего больше нет, а надо любить то, что есть, и искать, чем я должна стать. Путь этот оказался очень долгим, немедленных результатов на нем не было. Это было условием искупления и полем внутренних сражений.
Маити, страдая физически, научилась радоваться жизни. Но образ мучителя Лео не выходил у нее из памяти.
Я ничего не была ему должна, если не считать плачевного физического состояния, но меня мучила мысль, что этот человек может умереть, запертый в зле, инструментом и соучастником которого он стал. Я хранила веру всю свою жизнь. Вернее, вера меня хранила, оберегала от отчаяния, но он, с ним что сталось? Что он сделал со своей жизнью? Как он судил свои прошлые действия?
И когда весной 1984 года Лео попросил о встрече, Маити поняла, что настал момент истинного понимания, действительно ли она его простила.
Он начал без обиняков: «У меня рак. Я только что об этом узнал. Я обречен. Врач сказал, что мне осталось жить не больше полугода». Он говорил бесцветным глухим голосом, уставившись в пустоту, не смея встретиться со мной взглядом. Долгое молчание. Затем он повернулся ко мне и продолжил: «Я не забыл того, что вы говорили о смерти другим моим пленникам. Меня всегда поражала надежда, которую вы поддерживали в окружающих, несмотря на отчаянное положение. Сейчас меня пугает смерть. Поэтому я захотел вас услышать».
Мария Великанова, Карина Черняк, священник Григорий Геронимус
«Прощение – это длинный путь, который нужно страстно желать… Этот человек пришел ко мне не за прощением, а потому что умирал. Он пришел через 40 лет после того, как видел меня умирающей. Нас били тогда так сильно, что выжить было невозможно, я тоже должна была скоро умереть. И когда этот человек узнал, что болен раком и ему осталось жить несколько месяцев, он сказал жене, что должен навестить меня.
Он пришел ко мне говорить о смерти, потому что очень боялся, и, говоря о смерти, он пережил сам те ужасы, которые причинил мне. Сначала он не думал о том, чтобы попросить прощения, он только вспоминал. Я тогда очень плохо себя чувствовала, могла только лежать.
Лео пробыл у меня два часа, и за это время его лицо поменялось, как будто упал железный занавес. А я ему говорила о том, что надо просить прощения у Бога, я старалась вести речь о любви.После нашей встречи он собрал свою большую семью и старых друзей и признался во всем, что он делал и кем был во время войны. Потом он сказал, что последние недели жизни он хочет прожить в деятельной любви и готов сделать для семьи и друзей все, что в его силах. Он совершенно буквально воспринял мои слова “жить любовью”».
В 1996 году на французском телевидении состоялась передача, посвященная теме «Смерть, ненависть, прощение». Среди приглашенных была Маити Гиртаннер, и ее свидетельство в тот вечер произвело огромное впечатление на тысячи людей. С тех пор о Маити было написано много статей, она участвовала во множестве теле- и радиопередач. Потом вышла книга «И у палачей есть душа».
Я ответила: «Потому что мы живем в стране палачей и их жертв, потомков палачей и потомков их жертв. И эта книга – большой луч надежды как для одних, так и для других. Этот Лео проделал большой путь, чтобы принять прощение Маити, потому что очень трудно принять возможность прощения тому, кто был мучителем. И каждый человек внутри себя знает обе стороны этого процесса…»
«Прощение – для христианской культуры базовая, фундаментальная ценность, это лейтмотив евангельского повествования. Пример Маити показывает, что прощение может быть гораздо более глубоким, гораздо более трудным и драгоценным, чем просто отказ от мести. Это принятие зла, которое тебе причинили, покрытие ран своей любовью и душевной щедростью. Это любовь к врагам, которая нам проповедана Христом.
Это очень важный пример того, что возможно жить по Евангелию, врагов можно любить, с помощью Божией это исполнимо. Митрополит Антоний Сурожский однажды сказал: «Все Евангелие радикально исполнимо».
Маити вдохновляли высокая культура, к которой она была причастна и в которой она была воспитана, и очень глубокая вера. Эти вещи очень разные, но очень связанные».
Обложку для этой книги сделала замечательный художник Лилия Ратнер. Перевод с французского Марии Валентиновны Шмаиной, переводчика исторической и богословской литературы, в том числе проповедей и бесед митрополита Антония Сурожского, с французского и английского языков. Редакторы – Мария Великанова и Карина Черняк, компьютерная верстка Светланы Журавлевой.
«Никаких сомнений: это был он»
Повествование в книге Маити Гиртаннер, которая за участие в Сопротивлении подвергалась пыткам в гестапо, начинается со встречи с ее мучителем.– Я в Париже и хотел бы вас видеть.
Человек говорил по-немецки. Я сразу узнала голос. Шел 1984 год, а я слышала этот голос последний раз сорок лет назад, в феврале 1944-го, но никаких сомнений, это был он: Лео, немецкий врач из гестапо, державший меня в заключении долгие месяцы во время Второй мировой войны.
Маити родилась в старинной швейцарской семье, которая была глубоко предана традиции протестантизма, но отец Маити в молодости перешел в католичество. Он умер, когда Маити было четыре года, но именно от отца девушка унаследовала открытость другим людям и внешнему миру и твердую веру. Девиз семьи Гиртаннеров: «Дерзать и быть стойкими».
Дед Маити был профессором Парижской консерватории, и с ранних лет девочка училась игре на пианино. Она была очень способной и рано начала концертировать.
В ряды Сопротивления восемнадцатилетняя Маити попала случайно. Дом ее семьи располагался на берегу Вьенны, прямо на демаркационной линии, с 1940 года часть деревни Бон находилась под немецкой оккупацией. Маити свободно говорила по-немецки, и это дало ей возможность помогать окружающим.
Я не проснулась внезапно в один прекрасный день участницей Сопротивления. Я не приписывала себе миссии изгнать немцев из Франции на следующий день после разгрома. Я говорила: «Я не принимаю себя за Жанну д’Арк, и у меня нет безумной и визионерской отваги генерала де Голля, верившего, вопреки всякой очевидности, в возможность возобновления борьбы».
Когда с ней связались участники Сопротивления, Маити стала выполнять различные задания: доставляла посылки, письма, документы, деньги. Через какое-то время она начала помогать беглым французским офицерам переходить границу. В разгар оккупации, в 1941-1942 году, она проделывала четыре-пять переходов в неделю. Это длилось около трех лет, с лета 40-го до весны 43-го, когда демаркационная линия была ликвидирована. В итоге Маити спасла примерно сто человек.
Девушка продолжала заниматься музыкой. Иногда ей приходилось выступать перед немецкими оккупантами – в Париже ее приглашали музицировать на различных мероприятиях и праздниках. Это позволяло ей договариваться об освобождении арестованных товарищей.
Масштаб наших действий был очень скромным. В основном мы стремились помочь конкретным людям. Во всем этом не было никакой идеологии или политики. Мы старались освободить молодых людей, арестованных гестапо, снабжать документами нуждающиеся в этом семьи, передавать корреспонденцию в организованные группы Сопротивления, искавшие анонимных посредников.
«Вера хранила меня, но что он сделал со своей жизнью?»
Осенью 1943 года она была арестована и освобождена в феврале 1944 года, искалеченная и измученная сотрудником гестапо.Его специально выбрало гестапо для изучения новых методов дознания. Его задача была недвусмысленной: получить признания подозреваемых, причиняя им все более невыносимые страдания, но не доводя их до смерти, что, на самом деле, не препятствовало «превышению полномочий» и в конечном итоге уничтожению людей. Пособники Лео наносили нам удары дубиной в нижнюю часть позвоночника. Помимо кровоподтеков, видимых следов не оставалось. Но внутренние повреждения были ужасны, к чему палачи и стремились. Удары достигали костного мозга и разрушали нервные центры. Так случилось со мной и со всеми семнадцатью заключенными.
Последствия пыток лишили Маити возможности продолжать занятия музыкой, создать семью. Всю жизнь она испытывала сильные боли, но это не сломило ее.
В один прекрасный день я сказала себе, что не надо сожалеть о том, чего больше нет, а надо любить то, что есть, и искать, чем я должна стать. Путь этот оказался очень долгим, немедленных результатов на нем не было. Это было условием искупления и полем внутренних сражений.
Маити, страдая физически, научилась радоваться жизни. Но образ мучителя Лео не выходил у нее из памяти.
Я ничего не была ему должна, если не считать плачевного физического состояния, но меня мучила мысль, что этот человек может умереть, запертый в зле, инструментом и соучастником которого он стал. Я хранила веру всю свою жизнь. Вернее, вера меня хранила, оберегала от отчаяния, но он, с ним что сталось? Что он сделал со своей жизнью? Как он судил свои прошлые действия?
И когда весной 1984 года Лео попросил о встрече, Маити поняла, что настал момент истинного понимания, действительно ли она его простила.
Он начал без обиняков: «У меня рак. Я только что об этом узнал. Я обречен. Врач сказал, что мне осталось жить не больше полугода». Он говорил бесцветным глухим голосом, уставившись в пустоту, не смея встретиться со мной взглядом. Долгое молчание. Затем он повернулся ко мне и продолжил: «Я не забыл того, что вы говорили о смерти другим моим пленникам. Меня всегда поражала надежда, которую вы поддерживали в окружающих, несмотря на отчаянное положение. Сейчас меня пугает смерть. Поэтому я захотел вас услышать».
Мария Великанова, Карина Черняк, священник Григорий Геронимус
«Он пробыл у меня два часа, и я вела речь о любви»
В фильме-интервью «Сопротивление и прощение», снятом в 2012 году, за два года до ее смерти, Маити Гиртаннер говорит:«Прощение – это длинный путь, который нужно страстно желать… Этот человек пришел ко мне не за прощением, а потому что умирал. Он пришел через 40 лет после того, как видел меня умирающей. Нас били тогда так сильно, что выжить было невозможно, я тоже должна была скоро умереть. И когда этот человек узнал, что болен раком и ему осталось жить несколько месяцев, он сказал жене, что должен навестить меня.
Он пришел ко мне говорить о смерти, потому что очень боялся, и, говоря о смерти, он пережил сам те ужасы, которые причинил мне. Сначала он не думал о том, чтобы попросить прощения, он только вспоминал. Я тогда очень плохо себя чувствовала, могла только лежать.
Лео пробыл у меня два часа, и за это время его лицо поменялось, как будто упал железный занавес. А я ему говорила о том, что надо просить прощения у Бога, я старалась вести речь о любви.После нашей встречи он собрал свою большую семью и старых друзей и признался во всем, что он делал и кем был во время войны. Потом он сказал, что последние недели жизни он хочет прожить в деятельной любви и готов сделать для семьи и друзей все, что в его силах. Он совершенно буквально воспринял мои слова “жить любовью”».
В 1996 году на французском телевидении состоялась передача, посвященная теме «Смерть, ненависть, прощение». Среди приглашенных была Маити Гиртаннер, и ее свидетельство в тот вечер произвело огромное впечатление на тысячи людей. С тех пор о Маити было написано много статей, она участвовала во множестве теле- и радиопередач. Потом вышла книга «И у палачей есть душа».
Эта книга – луч света для палачей и жертв в нашей стране
Ольга Гуревич, преподаватель, переводчикЯ познакомилась с этой книгой, когда Жан Ванье (известный канадский и французский философ, богослов, проповедник, основатель общин-поселений для умственно отсталых людей, называемых «Ковчег», а также движения «Вера и Свет» – общин, в которые входят особые люди, их родители и их друзья) писал предисловие. Он спросил меня: «Как ты думаешь, почему было бы хорошо, чтобы эта книга вышла в России?»Я ответила: «Потому что мы живем в стране палачей и их жертв, потомков палачей и потомков их жертв. И эта книга – большой луч надежды как для одних, так и для других. Этот Лео проделал большой путь, чтобы принять прощение Маити, потому что очень трудно принять возможность прощения тому, кто был мучителем. И каждый человек внутри себя знает обе стороны этого процесса…»
Прощение может быть труднее и драгоценнее, чем просто отказ от мести
Священник Григорий Геронимус, настоятель храма Всемилостивого Спаса в Митино«Прощение – для христианской культуры базовая, фундаментальная ценность, это лейтмотив евангельского повествования. Пример Маити показывает, что прощение может быть гораздо более глубоким, гораздо более трудным и драгоценным, чем просто отказ от мести. Это принятие зла, которое тебе причинили, покрытие ран своей любовью и душевной щедростью. Это любовь к врагам, которая нам проповедана Христом.
Это очень важный пример того, что возможно жить по Евангелию, врагов можно любить, с помощью Божией это исполнимо. Митрополит Антоний Сурожский однажды сказал: «Все Евангелие радикально исполнимо».
Маити вдохновляли высокая культура, к которой она была причастна и в которой она была воспитана, и очень глубокая вера. Эти вещи очень разные, но очень связанные».
Обложку для этой книги сделала замечательный художник Лилия Ратнер. Перевод с французского Марии Валентиновны Шмаиной, переводчика исторической и богословской литературы, в том числе проповедей и бесед митрополита Антония Сурожского, с французского и английского языков. Редакторы – Мария Великанова и Карина Черняк, компьютерная верстка Светланы Журавлевой.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
