Кто такие отцы-пустынники
Предлагаем вашему вниманию перевод статьи Жана-Клода Гая (1927-1986) – католического священника, ученого, церковного историка, специалиста по ранним Отцам Церкви.
Анри Бремон назвал первый период монашества в Нижнем Египте «университетом пустыни». Это определение нельзя не признать очень удачным. С одной стороны, оно предполагает место, где те, кто закончил «начальную школу», может искать Бога, и в то же время является точкой пересечения самых разных направлений мысли. Для того чтобы увидеть, насколько своеобразной была его роль, важно определить, что подразумевается под этим не совсем точным термином – «отцы-пустынники».
По-видимому, это словосочетание используется для обозначения всех ранних авторов-монахов, которых невозможно объединить под каким-нибудь более точным названием; на самом деле этот термин применяется, как правило, к любому виду древней литературы.
Жан-Клод Гай
Так, в сборнике под названием «Жизнь отцов-пустынников» (Париж, 1961) мы последовательно находим жизнеописания Антония, Пахомия Великого, Иакова Низибийского, Юлиана Саваса и других отшельников Сирии и Месопотамии, а в другом сборнике под тем же заглавием «Отцы-пустынники» (Лондон, 1936 и 1962) мы встречаем отрывки из Иеронима Стридонского, из Historia Monachorum, из Apophtegmata Patrum, из Иоанна Кассиана, из Иоанна Мосха.
В дальнейшем я буду использовать словосочетание «отцы-пустынники» в узком смысле отшельнического образа жизни в IV и V веках в пустыне Нижнего Египта.
Об этой форме монашеской жизни нам известно из целого ряда источников: «Житие святого Антония», «Лавсаик», Historia Monachorum, историки Церкви Сократ Схоластик и Созомен, Иоанн Кассиан и др.
Но самым ценным из них, несомненно, является сборник Apophtegmata Patrum. Его литературная форма и стиль указывают на уже применявшийся в то время образовательный метод. В нем не содержится предписаний в попытках структурировать ту или иную форму «духовности» (как в то же время Пахомий Великий делал для своих монахов в Верхнем Египте). Нет в нем и никакого систематического учения о духовной жизни, как, например, такого, которое несколько позднее дал своим монахам в Газе авва Дорофей.
Скорее имеет место обратное, так как этот сборник является искусственным собранием коротких бесед и отдельных эпизодов, на первый взгляд не связанных друг с другом. Разница между характерами двух высказываний может быть весьма значительной. Так, например, в одном месте брата упрекают за то, что он берет имущество вдов и сирот, поскольку в его келье были книги, ведь их можно было продать, а деньги раздать бедным; в другом мы читаем, что «приобретение христианских книг для имеющих средство к такому приобретению – необходимо; одно зрение этих книг останавливает в нас стремление к греху, возбуждает в нас стремление к добродетели».
Эти расхождения не кажутся такими разительными, если вспомнить, что в этом сборнике содержатся высказывания и деяния огромного числа отцов, более ста пятидесяти, которые охватывают полуторавековой период монашеской жизни. Однако это видимое несоответствие не является лишь следствием литературного своеобразия; оно, прежде всего, – выражение совершенно уникального метода духовного образования. Мне бы хотелось кратко обрисовать основные черты этого метода для того, чтобы подчеркнуть тот ценный вклад, который эти ранние Отцы Церкви внесли в историю духовности.
У отцов-пустынников такой же вес придавался слову. Разумеется, не всякому слову, а только тем, которыми обменивались двое, стремящиеся узнать Божью волю: «старец», сведущий в пустынножительстве, желающий узнать, как наставлять других, и «ученик», жаждущий одного только спасения. Здесь нам становится ясным, как слово, сказанное ученику, который пришел, чтобы услышать его, может считаться боговдохновенным. Богодухновенное оно, прежде всего, потому, что старец, произносящий его, преисполнен Духа Святого (pneumatophoric), и одним из даров Святого Духа, присутствующего в нем, является как раз «дар слова», благодаря которому он есть духовный наставник.
Слово это также богодухновенно и тем действием, которое оно производит на того, кто его воспринимает. Но недостаточно только просить сказать слово. Это должно делать в вере, и ни с какой другой целью, как только получить духовную пользу. И если просящего побуждает к этому праздное любопытство или тщеславие, то дар Святого Духа не может действовать, и старец погружается в безмолвие.
В одном рассказе замечательно выражен двойственный аспект боговдохновенности слова старца:
«Братия пришли к авве Филиксу, в сопровождении некоторых мирян, и просили его, чтобы сказал им слово. Старец молчал. Когда же они сильно упрашивали, сказал им: вы хотите слышать слово? – Так, авва! – отвечали они. Старец сказал им: ныне нет слова. Когда братия спрашивали старцев и исполняли то, что старцы говорили им, тогда сам Бог наставлял их, как сказать слово; а ныне только спрашивают, но не делают того, что слышат. Потому Бог отнял у старцев благодать слова, и они не находят, что говорить; потому что нет исполняющего слова их. Братия, услышав это, вздохнули и сказали: помолись о нас, авва!».
Могущество слова полностью зависит от силы Святого Духа, с которой Он вдохновляет говорящего, а его действенность целиком определяется верой того, кто просит и воспринимает его. Именно в этом смысле можно говорить об обучении словом, как мы говорим о научении посредством правил.
Наставление учеников: личное послушаниеЕсли слову наставника придается такое значение, то вовсе не удивительно, что второй особенностью этой формы монашеской жизни являются личные отношения между наставником и учеником. В этих отношениях главное место занимает послушание, которое придает им особый характер.
«Один брат спросил авву Пимена: со мной живут братия; позволишь ли мне давать им приказания? Старец отвечал ему: нет! но ты сам сперва сделай дело, и если они хотят жить по-твоему, то увидишь, что должно им делать. Брат сказал ему: но они, отец, сами желают, чтоб я делал им приказания. Старец отвечал: нет, – но ты будь примером (typos) для них, а не законодателем (nomothetês)».
Последняя фраза суммирует устроение монахов Нижнего Египта. Наставник образовывает ученика, не навязывая ему некие правила или давая ему указания, а обучает его своим личным примером. Для этого вида духовного наставничества характерным является тот совет, который вновь и вновь исходит из уст старцев: первым шагом монашеского посвящения является соглашение новоначального жить с опытным в духовном плане человеком.
В этом отношении «пример» имеет своеобразную функцию. В общежительном монастыре пример определенной практики стяжания той или иной добродетели используется либо для того, чтобы возбудить желание следовать ему, либо как иллюстрация определенного пункта общего установления. Здесь же всё по-другому. Пример отцов – поистине живое правило, которое ученик должен применять на практике и по которому должен устраивать свою жизнь.
Было бы ошибкой заключить, что эти сборники достопамятных «слов и дел» относятся к учебной литературе в общепринятом смысле этого словосочетания. Изречения старцев и их дела являются не только примером, который может вдохновить ученика или разжечь рвение. Это для него – правило, с которым он должен любой ценой сообразовывать свою жизнь, если хочет спасать свою душу в пустыне. Но важно при этом помнить, что эта личностность в отношениях послушания оказывает влияние на обе стороны и придает особый характер их взаимодействию.
Отношения послушания являются личностными, прежде всего, с точки зрения старца. Не он должен внушать уважение к установлениям, тщательное исполнение которых обеспечит спасение ученика. Но вспомнив слова только что процитированного отрывка о том, что наставник должен быть примером, а не законодателем, мы без труда поймем, что всё, что он предписывает ученику, касается и его самого. Он может ожидать беспрекословного подчинения лишь в той мере, в какой сам испытал или сделал всё то, что рекомендует наставляемому. Одним словом, он может лишь быть антиподом того фарисея, о котором сказано, что нам надлежит делать то, что он советует и чему наставляет.
Это настолько важный элемент образовательного метода пустыни, что великие учителя Церкви снова и снова напоминают нам о его необходимости.
«Достойно было бы величайшего сожаления, – говорит один из них, – самим не делать то, чему наставляют наши уста». Другой вторит ему: «Кто учит, но сам не делает, подобен дереву, на котором есть листья, но нет плодов. Но так как плодоносящее древо имеет также и обильную листву, то и слово приличествует тому, кто хорошо поступает». В этом плане мы понимаем то исключительное значение, которое имеет исповедь некоего аввы Иоанна на смертном одре своему ученику в форме заповеди: «Я никогда никого не учил тому, чего не делал сам». «Поистине мудр тот, – говорит в свою очередь авва Иперехий, – кто не словом поучает, но назидает делом».
Отношения послушания всегда субъективны, особенно это касается духовника, потому что он сам испытывается на предмет каждого наставления, которое дает своему ученику. Но они также субъективны и с другой точки зрения. Старец не дает общих рекомендаций, а только те наставления, за рассудительное исполнение которых он отвечает. Ему должно к каждому ученику подходить индивидуально с тем, чтобы создать в нем собственную атмосферу духовной свободы. Другими словами, он должен использовать свой дар духовного видения с тем, чтобы каждое свое наставление приспосабливать к нуждам и способностям своего ученика.
Одним из признаков настоящего «старца» или духовного наставника является умение находить оправдание поведению ученика, которое «изначально» является предосудительным, если старец считает, что это для него полезно в данном конкретном случае. Это очень хорошо показывает следующий эпизод:
«Пришел один брат к авве Пимену и сказал ему: “Я засеваю поле и после делаю из того вечерю любви”. Старец отвечал: “Хорошо ты делаешь”. Брат ушел от него с радостью и еще более старался о вечерях любви.
Авва Анувий, услышав об этом, сказал авве Пимену: “Не боишься ли Бога, что дал ты такой ответ брату?” Старец промолчал. Через два дня авва Пимен послал за братом и при авве Анувии спросил его: “Что ты мне говорил в тот раз? Ум мой занят был тогда другим”. Брат отвечал: “Я говорил, что засеваю свое поле и после из того делаю вечерю любви”. Авва Пимен сказал ему: “Я думал, что ты говорил о брате своем, мирянине. Если ты сам так делаешь, то такое дело неприлично тебе”. Брат, услышав это, огорчился и сказал: “Кроме сего, я не знаю никакого другого дела, а потому не могу не засевать своего поля”. По уходе брата авва Анувий поклонился старцу и сказал: “Прости меня”. Авва Пимен говорит ему: “Я и прежде знал, что это не его дело, но сказал так согласно с его мыслями и тем возбудил в нем ревность к преуспеянию в любви. Теперь он ушел от нас в огорчении и опять то же будет делать”».
Однако само собой разумеется, что личностный характер послушания больше всего проявляется в ученике. Из всего сказанного видно, что послушание для него не есть подчинение установлению, которое старец одобряет и истолковывает. Он подчиняется не закону, а личности. Он сам выбирает себе наставника, и очень важно сделать правильный выбор, а это не так просто.
И когда ученик находит человека, которого он решил выбрать в «духовные наставники», то должен ему подчиняться беспрекословно. И какое бы указание ни дал духовник, он должен выполнять его без рассуждений, в полной уверенности, что, подчиняясь наставнику, он подчиняется Богу. Как сказал один неизвестный автор, «если ученик верит своему наставнику и полностью подчиняется ему, то он не должен уже думать о Божьих заповедях, но ему следует целиком подчинить свою волю воле своего духовного отца. Бог не укорит его за это, так как Он не ждет от новоначального ничего, кроме послушания».
В Патерике встречаются описания эпизодов, которые, на первый взгляд, кажутся возмутительными. Например, авва заставляет воспитанника бросить родного сына в огонь или в реку и идти в пустыню. В некоторых случаях рассказ перемежается короткими диалогами, в которых старец, прежде чем дать приказ умертвить ребенка, требует от ученика покаяться в любви к нему.
Что это? Беспричинная жестокость? Садизм? Несмотря на всю видимость, это не так. В отличие от приема deus ex machina («бог из машины»), использовавшегося в античном театре для того, чтобы разрешить трудную ситуацию и дать счастливую развязку, это всегда следует понимать как вымысел для придания большей убедительности аргументу – никакое рассуждение не может освободить ученика от веры в слово старца. В этих красочных эпизодах образ жертвоприношения Исаака незримо присутствует на заднем плане.
Есть среди этих историй одна особенно поучительная, которая стоит того, чтобы ее пересказать. Чтобы проверить, подчиняется ли ему ученик слепо и беспрекословно, старец велел ему взять сухую палку, воткнуть ее в землю и каждый день поливать ее, притом, что воду приходилось носить издалека.
Долгое время окормляемый усердно исполнял это послушание. Согласно сложившейся литературной традиции, этот рассказ имеет неправдоподобный и удивительный конец:
«После трех лет дерево принесло плод. И старец Фивейский, взявши плод его, принес в собрание братий, и сказал братии: возьмите, вкусите плоды послушания».
Но первоначально конец этой истории более прозаичен и прекрасен. Святой Иоанн Кассиан рассказывает ее так: «Старец молча, тайно каждый день наблюдал за точностью исполнения и видел, что он с простосердечным расположением исполняет его приказание, как данное от Бога, без всякого смущения в деле и без исследования причины. Хваля его искреннее смирение и послушание, а вместе с тем жалея о столь долгом труде, который он со всем усердием исполнял целый год, подошел к сухому прутику и говорит: «Иоанн! пустило ли корни это дерево или нет?» Когда он сказал, что не знает, то старец, как бы желая испытать, укрепились ли корни, выдернул перед ним прут этот и, бросив его, приказал ему уже оставить поливку».
Конечно, достичь этого чрезвычайно трудно. Отцы-пустынники знали только один способ добиться этого: полное открытие всех «мыслей» своему духовнику. Это духовное «оружие» тем более ценно, что позволяет «убить двух зайцев». С одной стороны, это способ добиться полного отвержения себя, к чему каждый монах должен стремиться. По словам святого Иоанна Кассиана, он должен прийти к «наготе» Христа (это выражение святого Иоанна Кассиана подразумевает отвержение мира, богатств и т.д. – Прим. пер.). Другого пути к этому нет.
В своем определении духовности пустынножительства в конце четвертой книги своих «Постановлений» (имеются в виду 12 книг «О постановлениях киновий». – Прим. пер.) святой Иоанн формулирует предварительные этапы, через которые должен пройти каждый, кто хочет достичь полноты смирения:
«Приобретается истинная рассудительность истинным смирением, коего первым доказательством служит – открывать Отцам не только то, что делаем, но и то, о чем думаем, ни в чем не доверяясь своему помыслу, но во всём следовать наставлениям старцев».
Нам известно, как впоследствии эта практика исповедования помыслов укрепилась в духовной традиции. Несмотря на то, что эта практика нередко подвергалась осуждению, все великие духовные учителя видели в ней эффективное средство отвержения себя, без которого совершенство христианина невозможно. Несомненно, это один из главных пунктов, на котором отцы-пустынники заложили основу всей поздней традиции.
Раскрывая свои помыслы, монах становится на путь, ведущий к полному самоотвержению, однако эта практика приводит и к другому результату. Открывая духовнику все мысли, которые переполняют его, воспитанник таким образом, в ходе бесед, научается отличать их происхождение, различать те, которые посланы Святым Духом и должны приниматься, от тех, что внушают злые силы и с которыми он должен бороться. Такое отречение намного сложнее, чем может показаться, так как дурные помыслы коварно маскируются, и «ангел тьмы» может попытаться соблазнить монаха, явившись ему в образе «ангела света».
В этом случае трудно распознать помыслы. Молодые пылкие монахи, которых называют agonistai, «находящиеся в борении», неспособны к этому. Не владеют этим качеством и более старшие монахи, которые могут остаться adiakritoi («не умеющими распознавать»). Иногда молодых монахов спрашивают старшие и более опытные, как, например, с юным Захарием советовались Макарий, Моисей и Пимен. Независимо от возраста настоящий «старец» может помочь другому монаху в различении помыслов.
«Распознавание духов» в одно и то же время есть приобретенный навык и дар. Так же, как есть дар слова, есть и дар различения духов. И они друг от друга неотделимы. Но я, собственно, не к тому вел. Это и так более-менее очевидно. Для нас важнее подчеркнуть, что эта способность различать «духов» есть также наука, изучаемая опытным путем. Это – вторая цель, которая достигается исповедованием помыслов. Обучаясь у опытного наставника и ничего от него не утаивая, послушник научается распознавать источник помышлений и, таким образом, приобретает умение управлять собой, а впоследствии и наставлять других.
В конечном счете, это то качество, которое монах ищет развить в себе посредством пустынножительства. Цель – духовное видение. Оно поможет ему не обманываться внешними признаками, всему придавать должное значение и не растрачивать себя впустую. В этом сходятся многие тексты. Достаточно вспомнить некоторые из них.
Самая большая из двадцати глав в систематическом собрании «Изречений отцов» (примерно шестая часть всей книги) посвящена исключительно «различению помыслов». В первом же предложении этой главы дается ее общий смысл, с использованием слов Антония Великого: «Есть люди, которые изнурили тело свое подвижничеством – и однако же удалились от Бога, потому что не имели рассудительности» («Скитский патерик»).
Очень полезно было бы прочитать все длинные речи, приписываемые святому Антонию в его биографии, написанной святым Афанасием. Они – своего рода трактат о духовном рассуждении. Опять же, святой Иоанн Кассиан посвящает второе собеседование из своих «Собеседований египетских отцов» «рассуждению» (различению духов), хотя он уже затрагивал эту тему в книгах с V по XII «Постановлений». Один из великих учителей Церкви V века сказал:
«Хранение себя, внимание к самому себе и рассудительность – вот три добродетели, руководительницы души».
Использование дара слова на практике; личностные отношения, которые придают индивидуальные черты послушанию; поэтапное обучение посредством пустынножительства с целью обретения духовного рассуждения – вот, по моему мнению, три основные характеристики обучения в пустыне.
Конечно, они не являются единственными средствами формирования монаха. Есть и другие: непрестанное «размышление» над Священным Писанием, духовная брань, необходимое для этого смирение… Но те три составляющие, которые я вкратце обрисовал, придают образовательной системе отцов-пустынников своеобразный характер и отличают ее от других методов обучения монахов.
Применяя их на практике, великие Отцы Церкви заняли место среди самых влиятельных духовных наставников христианства. С помощью этого метода они воспитали несколько последующих поколений христиан. И кто знает, может, они еще не исчерпали свой потенциал в качестве духовных наставников.
Анри Бремон назвал первый период монашества в Нижнем Египте «университетом пустыни». Это определение нельзя не признать очень удачным. С одной стороны, оно предполагает место, где те, кто закончил «начальную школу», может искать Бога, и в то же время является точкой пересечения самых разных направлений мысли. Для того чтобы увидеть, насколько своеобразной была его роль, важно определить, что подразумевается под этим не совсем точным термином – «отцы-пустынники».
По-видимому, это словосочетание используется для обозначения всех ранних авторов-монахов, которых невозможно объединить под каким-нибудь более точным названием; на самом деле этот термин применяется, как правило, к любому виду древней литературы.
Жан-Клод Гай
Так, в сборнике под названием «Жизнь отцов-пустынников» (Париж, 1961) мы последовательно находим жизнеописания Антония, Пахомия Великого, Иакова Низибийского, Юлиана Саваса и других отшельников Сирии и Месопотамии, а в другом сборнике под тем же заглавием «Отцы-пустынники» (Лондон, 1936 и 1962) мы встречаем отрывки из Иеронима Стридонского, из Historia Monachorum, из Apophtegmata Patrum, из Иоанна Кассиана, из Иоанна Мосха.
В дальнейшем я буду использовать словосочетание «отцы-пустынники» в узком смысле отшельнического образа жизни в IV и V веках в пустыне Нижнего Египта.
Об этой форме монашеской жизни нам известно из целого ряда источников: «Житие святого Антония», «Лавсаик», Historia Monachorum, историки Церкви Сократ Схоластик и Созомен, Иоанн Кассиан и др.
Но самым ценным из них, несомненно, является сборник Apophtegmata Patrum. Его литературная форма и стиль указывают на уже применявшийся в то время образовательный метод. В нем не содержится предписаний в попытках структурировать ту или иную форму «духовности» (как в то же время Пахомий Великий делал для своих монахов в Верхнем Египте). Нет в нем и никакого систематического учения о духовной жизни, как, например, такого, которое несколько позднее дал своим монахам в Газе авва Дорофей.
Скорее имеет место обратное, так как этот сборник является искусственным собранием коротких бесед и отдельных эпизодов, на первый взгляд не связанных друг с другом. Разница между характерами двух высказываний может быть весьма значительной. Так, например, в одном месте брата упрекают за то, что он берет имущество вдов и сирот, поскольку в его келье были книги, ведь их можно было продать, а деньги раздать бедным; в другом мы читаем, что «приобретение христианских книг для имеющих средство к такому приобретению – необходимо; одно зрение этих книг останавливает в нас стремление к греху, возбуждает в нас стремление к добродетели».
Эти расхождения не кажутся такими разительными, если вспомнить, что в этом сборнике содержатся высказывания и деяния огромного числа отцов, более ста пятидесяти, которые охватывают полуторавековой период монашеской жизни. Однако это видимое несоответствие не является лишь следствием литературного своеобразия; оно, прежде всего, – выражение совершенно уникального метода духовного образования. Мне бы хотелось кратко обрисовать основные черты этого метода для того, чтобы подчеркнуть тот ценный вклад, который эти ранние Отцы Церкви внесли в историю духовности.
Обучение через диалог: дар слова
В сравнении с другими методами духовного образования, самой важной чертой в методе обучения отцов-пустынников несомненно является преимущественное положение старца в обучении новоначальных. После того, как Пахомий Великий под действием Святого Духа вывел свое правило (некое вдохновение, запечатленное преданием о его ангельском происхождении, о котором мы читаем в более поздних творениях), монах всегда должен поступать именно «по правилам» или «согласно уставу» монастыря, чтобы быть уверенным в том, что он выполняет волю Божию. Есть даже некое сходство значения между фразами «согласно Священному Писанию» и «по правилам общежития» – значение второй вытекает из смысла первой.У отцов-пустынников такой же вес придавался слову. Разумеется, не всякому слову, а только тем, которыми обменивались двое, стремящиеся узнать Божью волю: «старец», сведущий в пустынножительстве, желающий узнать, как наставлять других, и «ученик», жаждущий одного только спасения. Здесь нам становится ясным, как слово, сказанное ученику, который пришел, чтобы услышать его, может считаться боговдохновенным. Богодухновенное оно, прежде всего, потому, что старец, произносящий его, преисполнен Духа Святого (pneumatophoric), и одним из даров Святого Духа, присутствующего в нем, является как раз «дар слова», благодаря которому он есть духовный наставник.
Слово это также богодухновенно и тем действием, которое оно производит на того, кто его воспринимает. Но недостаточно только просить сказать слово. Это должно делать в вере, и ни с какой другой целью, как только получить духовную пользу. И если просящего побуждает к этому праздное любопытство или тщеславие, то дар Святого Духа не может действовать, и старец погружается в безмолвие.
В одном рассказе замечательно выражен двойственный аспект боговдохновенности слова старца:
«Братия пришли к авве Филиксу, в сопровождении некоторых мирян, и просили его, чтобы сказал им слово. Старец молчал. Когда же они сильно упрашивали, сказал им: вы хотите слышать слово? – Так, авва! – отвечали они. Старец сказал им: ныне нет слова. Когда братия спрашивали старцев и исполняли то, что старцы говорили им, тогда сам Бог наставлял их, как сказать слово; а ныне только спрашивают, но не делают того, что слышат. Потому Бог отнял у старцев благодать слова, и они не находят, что говорить; потому что нет исполняющего слова их. Братия, услышав это, вздохнули и сказали: помолись о нас, авва!».
Могущество слова полностью зависит от силы Святого Духа, с которой Он вдохновляет говорящего, а его действенность целиком определяется верой того, кто просит и воспринимает его. Именно в этом смысле можно говорить об обучении словом, как мы говорим о научении посредством правил.
Наставление учеников: личное послушаниеЕсли слову наставника придается такое значение, то вовсе не удивительно, что второй особенностью этой формы монашеской жизни являются личные отношения между наставником и учеником. В этих отношениях главное место занимает послушание, которое придает им особый характер.
«Один брат спросил авву Пимена: со мной живут братия; позволишь ли мне давать им приказания? Старец отвечал ему: нет! но ты сам сперва сделай дело, и если они хотят жить по-твоему, то увидишь, что должно им делать. Брат сказал ему: но они, отец, сами желают, чтоб я делал им приказания. Старец отвечал: нет, – но ты будь примером (typos) для них, а не законодателем (nomothetês)».
Последняя фраза суммирует устроение монахов Нижнего Египта. Наставник образовывает ученика, не навязывая ему некие правила или давая ему указания, а обучает его своим личным примером. Для этого вида духовного наставничества характерным является тот совет, который вновь и вновь исходит из уст старцев: первым шагом монашеского посвящения является соглашение новоначального жить с опытным в духовном плане человеком.
В этом отношении «пример» имеет своеобразную функцию. В общежительном монастыре пример определенной практики стяжания той или иной добродетели используется либо для того, чтобы возбудить желание следовать ему, либо как иллюстрация определенного пункта общего установления. Здесь же всё по-другому. Пример отцов – поистине живое правило, которое ученик должен применять на практике и по которому должен устраивать свою жизнь.
Было бы ошибкой заключить, что эти сборники достопамятных «слов и дел» относятся к учебной литературе в общепринятом смысле этого словосочетания. Изречения старцев и их дела являются не только примером, который может вдохновить ученика или разжечь рвение. Это для него – правило, с которым он должен любой ценой сообразовывать свою жизнь, если хочет спасать свою душу в пустыне. Но важно при этом помнить, что эта личностность в отношениях послушания оказывает влияние на обе стороны и придает особый характер их взаимодействию.
Отношения послушания являются личностными, прежде всего, с точки зрения старца. Не он должен внушать уважение к установлениям, тщательное исполнение которых обеспечит спасение ученика. Но вспомнив слова только что процитированного отрывка о том, что наставник должен быть примером, а не законодателем, мы без труда поймем, что всё, что он предписывает ученику, касается и его самого. Он может ожидать беспрекословного подчинения лишь в той мере, в какой сам испытал или сделал всё то, что рекомендует наставляемому. Одним словом, он может лишь быть антиподом того фарисея, о котором сказано, что нам надлежит делать то, что он советует и чему наставляет.
Это настолько важный элемент образовательного метода пустыни, что великие учителя Церкви снова и снова напоминают нам о его необходимости.
«Достойно было бы величайшего сожаления, – говорит один из них, – самим не делать то, чему наставляют наши уста». Другой вторит ему: «Кто учит, но сам не делает, подобен дереву, на котором есть листья, но нет плодов. Но так как плодоносящее древо имеет также и обильную листву, то и слово приличествует тому, кто хорошо поступает». В этом плане мы понимаем то исключительное значение, которое имеет исповедь некоего аввы Иоанна на смертном одре своему ученику в форме заповеди: «Я никогда никого не учил тому, чего не делал сам». «Поистине мудр тот, – говорит в свою очередь авва Иперехий, – кто не словом поучает, но назидает делом».
Отношения послушания всегда субъективны, особенно это касается духовника, потому что он сам испытывается на предмет каждого наставления, которое дает своему ученику. Но они также субъективны и с другой точки зрения. Старец не дает общих рекомендаций, а только те наставления, за рассудительное исполнение которых он отвечает. Ему должно к каждому ученику подходить индивидуально с тем, чтобы создать в нем собственную атмосферу духовной свободы. Другими словами, он должен использовать свой дар духовного видения с тем, чтобы каждое свое наставление приспосабливать к нуждам и способностям своего ученика.
Одним из признаков настоящего «старца» или духовного наставника является умение находить оправдание поведению ученика, которое «изначально» является предосудительным, если старец считает, что это для него полезно в данном конкретном случае. Это очень хорошо показывает следующий эпизод:
«Пришел один брат к авве Пимену и сказал ему: “Я засеваю поле и после делаю из того вечерю любви”. Старец отвечал: “Хорошо ты делаешь”. Брат ушел от него с радостью и еще более старался о вечерях любви.
Авва Анувий, услышав об этом, сказал авве Пимену: “Не боишься ли Бога, что дал ты такой ответ брату?” Старец промолчал. Через два дня авва Пимен послал за братом и при авве Анувии спросил его: “Что ты мне говорил в тот раз? Ум мой занят был тогда другим”. Брат отвечал: “Я говорил, что засеваю свое поле и после из того делаю вечерю любви”. Авва Пимен сказал ему: “Я думал, что ты говорил о брате своем, мирянине. Если ты сам так делаешь, то такое дело неприлично тебе”. Брат, услышав это, огорчился и сказал: “Кроме сего, я не знаю никакого другого дела, а потому не могу не засевать своего поля”. По уходе брата авва Анувий поклонился старцу и сказал: “Прости меня”. Авва Пимен говорит ему: “Я и прежде знал, что это не его дело, но сказал так согласно с его мыслями и тем возбудил в нем ревность к преуспеянию в любви. Теперь он ушел от нас в огорчении и опять то же будет делать”».
Однако само собой разумеется, что личностный характер послушания больше всего проявляется в ученике. Из всего сказанного видно, что послушание для него не есть подчинение установлению, которое старец одобряет и истолковывает. Он подчиняется не закону, а личности. Он сам выбирает себе наставника, и очень важно сделать правильный выбор, а это не так просто.
И когда ученик находит человека, которого он решил выбрать в «духовные наставники», то должен ему подчиняться беспрекословно. И какое бы указание ни дал духовник, он должен выполнять его без рассуждений, в полной уверенности, что, подчиняясь наставнику, он подчиняется Богу. Как сказал один неизвестный автор, «если ученик верит своему наставнику и полностью подчиняется ему, то он не должен уже думать о Божьих заповедях, но ему следует целиком подчинить свою волю воле своего духовного отца. Бог не укорит его за это, так как Он не ждет от новоначального ничего, кроме послушания».
В Патерике встречаются описания эпизодов, которые, на первый взгляд, кажутся возмутительными. Например, авва заставляет воспитанника бросить родного сына в огонь или в реку и идти в пустыню. В некоторых случаях рассказ перемежается короткими диалогами, в которых старец, прежде чем дать приказ умертвить ребенка, требует от ученика покаяться в любви к нему.
Что это? Беспричинная жестокость? Садизм? Несмотря на всю видимость, это не так. В отличие от приема deus ex machina («бог из машины»), использовавшегося в античном театре для того, чтобы разрешить трудную ситуацию и дать счастливую развязку, это всегда следует понимать как вымысел для придания большей убедительности аргументу – никакое рассуждение не может освободить ученика от веры в слово старца. В этих красочных эпизодах образ жертвоприношения Исаака незримо присутствует на заднем плане.
Есть среди этих историй одна особенно поучительная, которая стоит того, чтобы ее пересказать. Чтобы проверить, подчиняется ли ему ученик слепо и беспрекословно, старец велел ему взять сухую палку, воткнуть ее в землю и каждый день поливать ее, притом, что воду приходилось носить издалека.
Долгое время окормляемый усердно исполнял это послушание. Согласно сложившейся литературной традиции, этот рассказ имеет неправдоподобный и удивительный конец:
«После трех лет дерево принесло плод. И старец Фивейский, взявши плод его, принес в собрание братий, и сказал братии: возьмите, вкусите плоды послушания».
Но первоначально конец этой истории более прозаичен и прекрасен. Святой Иоанн Кассиан рассказывает ее так: «Старец молча, тайно каждый день наблюдал за точностью исполнения и видел, что он с простосердечным расположением исполняет его приказание, как данное от Бога, без всякого смущения в деле и без исследования причины. Хваля его искреннее смирение и послушание, а вместе с тем жалея о столь долгом труде, который он со всем усердием исполнял целый год, подошел к сухому прутику и говорит: «Иоанн! пустило ли корни это дерево или нет?» Когда он сказал, что не знает, то старец, как бы желая испытать, укрепились ли корни, выдернул перед ним прут этот и, бросив его, приказал ему уже оставить поливку».
Радикальное отвержение: исповедование помыслов
Какой бы исключительной ни казалась вера ученика в слово своего наставника, требования послушания не исчерпываются тем, что было сказано выше. Чтобы достичь полного подчинения своему духовнику, нужно сделать еще один шаг. Если использовать выражения, чуждые самим отцам-пустынникам, это можно описать следующим образом. Точное исполнение всех директив отца, даже если непонятны причины или оно кажется невозможным, находится на уровне поступков человека. Но для того, чтобы послушание было всецелым, оно должно охватить всего человека. Послушание будет совершенным только тогда, когда ученик вверит себя старцу целиком, без остатка, не только в том, что он делает, но и в том, что он есть.Конечно, достичь этого чрезвычайно трудно. Отцы-пустынники знали только один способ добиться этого: полное открытие всех «мыслей» своему духовнику. Это духовное «оружие» тем более ценно, что позволяет «убить двух зайцев». С одной стороны, это способ добиться полного отвержения себя, к чему каждый монах должен стремиться. По словам святого Иоанна Кассиана, он должен прийти к «наготе» Христа (это выражение святого Иоанна Кассиана подразумевает отвержение мира, богатств и т.д. – Прим. пер.). Другого пути к этому нет.
В своем определении духовности пустынножительства в конце четвертой книги своих «Постановлений» (имеются в виду 12 книг «О постановлениях киновий». – Прим. пер.) святой Иоанн формулирует предварительные этапы, через которые должен пройти каждый, кто хочет достичь полноты смирения:
«Приобретается истинная рассудительность истинным смирением, коего первым доказательством служит – открывать Отцам не только то, что делаем, но и то, о чем думаем, ни в чем не доверяясь своему помыслу, но во всём следовать наставлениям старцев».
Нам известно, как впоследствии эта практика исповедования помыслов укрепилась в духовной традиции. Несмотря на то, что эта практика нередко подвергалась осуждению, все великие духовные учителя видели в ней эффективное средство отвержения себя, без которого совершенство христианина невозможно. Несомненно, это один из главных пунктов, на котором отцы-пустынники заложили основу всей поздней традиции.
Раскрывая свои помыслы, монах становится на путь, ведущий к полному самоотвержению, однако эта практика приводит и к другому результату. Открывая духовнику все мысли, которые переполняют его, воспитанник таким образом, в ходе бесед, научается отличать их происхождение, различать те, которые посланы Святым Духом и должны приниматься, от тех, что внушают злые силы и с которыми он должен бороться. Такое отречение намного сложнее, чем может показаться, так как дурные помыслы коварно маскируются, и «ангел тьмы» может попытаться соблазнить монаха, явившись ему в образе «ангела света».
В этом случае трудно распознать помыслы. Молодые пылкие монахи, которых называют agonistai, «находящиеся в борении», неспособны к этому. Не владеют этим качеством и более старшие монахи, которые могут остаться adiakritoi («не умеющими распознавать»). Иногда молодых монахов спрашивают старшие и более опытные, как, например, с юным Захарием советовались Макарий, Моисей и Пимен. Независимо от возраста настоящий «старец» может помочь другому монаху в различении помыслов.
«Распознавание духов» в одно и то же время есть приобретенный навык и дар. Так же, как есть дар слова, есть и дар различения духов. И они друг от друга неотделимы. Но я, собственно, не к тому вел. Это и так более-менее очевидно. Для нас важнее подчеркнуть, что эта способность различать «духов» есть также наука, изучаемая опытным путем. Это – вторая цель, которая достигается исповедованием помыслов. Обучаясь у опытного наставника и ничего от него не утаивая, послушник научается распознавать источник помышлений и, таким образом, приобретает умение управлять собой, а впоследствии и наставлять других.
В конечном счете, это то качество, которое монах ищет развить в себе посредством пустынножительства. Цель – духовное видение. Оно поможет ему не обманываться внешними признаками, всему придавать должное значение и не растрачивать себя впустую. В этом сходятся многие тексты. Достаточно вспомнить некоторые из них.
Самая большая из двадцати глав в систематическом собрании «Изречений отцов» (примерно шестая часть всей книги) посвящена исключительно «различению помыслов». В первом же предложении этой главы дается ее общий смысл, с использованием слов Антония Великого: «Есть люди, которые изнурили тело свое подвижничеством – и однако же удалились от Бога, потому что не имели рассудительности» («Скитский патерик»).
Очень полезно было бы прочитать все длинные речи, приписываемые святому Антонию в его биографии, написанной святым Афанасием. Они – своего рода трактат о духовном рассуждении. Опять же, святой Иоанн Кассиан посвящает второе собеседование из своих «Собеседований египетских отцов» «рассуждению» (различению духов), хотя он уже затрагивал эту тему в книгах с V по XII «Постановлений». Один из великих учителей Церкви V века сказал:
«Хранение себя, внимание к самому себе и рассудительность – вот три добродетели, руководительницы души».
Использование дара слова на практике; личностные отношения, которые придают индивидуальные черты послушанию; поэтапное обучение посредством пустынножительства с целью обретения духовного рассуждения – вот, по моему мнению, три основные характеристики обучения в пустыне.
Конечно, они не являются единственными средствами формирования монаха. Есть и другие: непрестанное «размышление» над Священным Писанием, духовная брань, необходимое для этого смирение… Но те три составляющие, которые я вкратце обрисовал, придают образовательной системе отцов-пустынников своеобразный характер и отличают ее от других методов обучения монахов.
Применяя их на практике, великие Отцы Церкви заняли место среди самых влиятельных духовных наставников христианства. С помощью этого метода они воспитали несколько последующих поколений христиан. И кто знает, может, они еще не исчерпали свой потенциал в качестве духовных наставников.
-
Верующая
- 1
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
